Маша Орлова. Тетралогия
Шрифт:
С тех пор её способностей никто не развивал. Теперь она могла разве что учуять, ощутить кончиками пальцев потусторонний холод, всё равно как птицы ощущают смутную тревогу перед бурей.
Ей стало жарко – даже в майке на тонких бретельках, – жар поднялся по спине и ударил в затылок. И тут же по позвоночнику на тонких лапках пробежал холод. Маша стояла в тени раскидистых лип и бездумно потирала покрытые мурашками предплечья.
– Иди сюда, – приказала Маша. Тот голос, который слышат сущности, после долгого перерыва не желал ей подчиняться. Горло обдало холодом. – Выходи.
Маша
– Иди сюда, – повторила она. На этот раз голос поддался лучше. Во рту появился привкус дорожной пыли и степной полыни. – Иди.
Протухшим ветром дохнуло ей в лицо. Маша постояла с закрытыми глазами, прислушиваясь. Отголоски дара пробуждались в ней, как обнажается земля из-под снега ранней весной. Она вспомнила тяжелое ощущение чужого присутствия – теперь такого не было.
Здесь было пусто. Маша подпрыгнула и села на засыпанный сухими листьями постамент. В парке остались только его следы – того, кто убил Алису. Следы, которые всё ещё пахли степной полынью, от которых ещё бежали мурашки по коже.
Колени дрожали. Ей бы прилечь, но до дома ещё добираться – минут сорок с пересадкой. Маша склонила голову на подставленные руки, и далёкое гудение машин сделалось эфемерным.
Была бы она талантливым медиумом – она бы взяла его след и пошла по нему. Она бы нашла и – возможно – спасла бы ребёнка, которого он собирался убить следующим. Но следы были такими слабыми, что пока она добьётся привлечения к работе штатного медиума, они простынут совсем.
Маша достала мобильный и нашла в списке номер Антонио. Секунду думала, стоит ли, палец повис над зелёной кнопкой. Вздохнула и сунула телефон в карман шортов.
Ночью Маша снова была на набережной, под раскрытыми крыльями Матери-птицы. Села на высокий парапет, подтянула колени к груди и прислушалась, закрыв глаза. Чувствительность к не-жизни возвращалась – по каплям, по иголочным уколам на подушечках пальцев.
Город, который лежал за аллеей клёнов, был теперь не просто расплывшимся пятном света. Он был живой тенью, которая вот-вот распадётся на тысячи теней поменьше, и каждая будет мыслить и двигаться. Затаив дыхание, Маша искала среди них фантом города, не представляя даже, какой он. Она только знала, что он должен быть очень сильным, а значит – очень ярким. Холодный ветер с реки щекотал ей спину – по телу бежали мурашки.
– Открой глаза.
Маша дёрнулась от испуга: женский голос прозвучал очень близко, так близко, что, казалось бы, она должна была слышать шаги и дыхание. Перед ней стояла Вета – привалившись плечом к стеле, она разглядывала фонарные блики на поверхности Совы.
– Ты меня хотела найти?
Маша спрыгнула с парапета. Как бы там ни было, а уверенно стоять на ногах – никогда не лишнее.
– Фантом города, если говорить точнее. – Откровенность за откровенность.
– Смотри. Зря что ли ты вторую ночь на спишь.
Маша прикрыла глаза –
Пришлось долго моргать, прежде чем она его рассмотрела – тёмный силуэт как будто расплывался, стоило только обернуться в его сторону.
– Теперь, когда ты насмотрелась, мы сможем поговорить серьёзно? – произнесла Вета. Он так же стоял за её спиной, но теперь – совсем невидимый. Маша чуяла его разве что только собственным страхом. Остальные чувства не работали.
– Говорите. – Голос подрагивал от напряжения. За эти секунды Маша устала так, как не устала за всю вчерашнюю ночь.
– Я не убивала детей. Когда я говорю о себе, я имею в виду и его, конечно. – Вета едва заметно дёрнула головой влево.
– Но вы же сами говорили, что дети вызвали фантом города, и он начал их убивать.
– Да, это правда. Но с тех пор, как мы с ним вместе, он никого не убивал. Теперь ему это не нужно, у него есть я.
Маше почему-то вспомнилось, как сегодня днём Вета и Антонио шли по набережной, и он осторожно держал её под руку. Представилось вдруг, как след в след за ними шагает фантом и чуть зубами не скрипит от ревности и злобы.
– Я слышала, конечно, что некоторые сущности привязываются к людям и уже потом могут питаться только энергетикой определённого человека, но чтобы настолько…
Вета чуть улыбнулась – её улыбка хорошо была видна в сырно-жёлтом фонарном свете.
– Я же говорила, что не разбираюсь в специальных терминах.
– А кто тогда убивает детей? – вздохнула Маша. Ей не нравился разговор. Ничего приятного, когда за плечом твоего собеседника стоит призрачная сущность, которая ещё неизвестно, на что способна.
– Я очень хочу, чтобы это выяснилось. И когда я говорю про себя, я имею в виду и его, как ты понимаешь, Маша.
– Я это уже поняла.
Маша отвернулась, чтобы разложить по полочкам все свои мысли. Но это не получалось, хоть Вета и молчала, но сущность, которая маячила в лужице темноты, нервировала и притягивала к себе всё Машино внимание. Вета заговорила снова.
– Это странно: на олимпиаде я знакомлюсь с тринадцатилетней девочкой, и она умирает. Случайно узнаю об этом – она прыгнула из окна. Обычный случай – самоубийство подростка, да? В автобусе рядом со мной садится мальчишка, и через месяц я слышу, что он покончил с собой. Со мной по соседству жила милая леди, и однажды вечером… Я могу не продолжать, да?
Маша качнула головой, всё ещё чувствуя на себе тяжёлое прикосновение сущности. Её держали, как будто она могла бы сбежать.
– Ты же разберёшься со всем этим, правда?
– Это вы подговорили Антонио, чтобы…
Вета пожала плечами, так естественно, словно каждый день вела пространные беседы на ночных аллеях.
– Я попросила Антона. То есть сначала он рассказал мне о тебе. Говорил, у тебя особая чувствительность.
Это не было лестью – просто констатацией факта. У тебя особая чувствительность – ты должна разобраться со всем этим.