Маша Орлова. Тетралогия

Чурсина Мария Александровна

– Ерунда какая, пару раз в институте я общалась с сущностями, вот и вся чувствительность. У вас, видимо, тоже чутьё неплохое.

Маша сузила глаза, рассматривая фантом за спиной Веты. Первый раз – или он сам ей позволил, наконец – она разглядела его получше. Высокий человек, старик или просто мужчина в возрасте, не разобрать, он был одет в просторный сюртук, тёмные брюки, вот только штанины и рукава были как будто пустыми. Видимость тела. Одежда, натянутая на каркас. Огородное пугало.

– У меня тут не в чутье дело. – Вета смотрела

на Машу выжидательно, серьёзно, так что ей осталось только кивнуть:

– В любом случае, это моя работа. Мне придётся найти виноватых.

– Я рада, что мы договорились. – Чуть мягче сказала Вета и зачем-то поправилась: – Мы рады.

Ощущение тяжелого взгляда отпустило Машу, и она покачнулась, как будто выпуталась из цепких рук конвоира.

– Не ищи нас больше на набережной. – Голос, которым заговорила Вета, стал другим. Теперь сложно было сказать, женский он или мужской. Теперь он больше походил на вой воды в трубах и скрежет подъёмных кранов. – Мы сами к тебе придём чуть позже. Узнать, как дела.

У неё был всего один свидетель – неразговорчивый, хладнокровный и неподатливый к давлению – всего один, но он был. С него Маша и начала рано утром, когда поднялась с кровати, всё ещё разбитая, с трясущимися руками и жаром. Свидание с фантомом города не прошло бесследно.

Она взяла телефон, не успев даже переодеться. Как будто боялась, что чуть придёт в себя, и уже не сможет решиться. Едва попадая пальцами по кнопкам, набрала номер.

– Хочу увидеться с тобой.

Мама помолчала в трубку, но даже это молчание было её характерное, отличное от любой другой тишины.

– До следующей недели не подождёт?

– Нет, сегодня.

– Подъезжай к моей станции метро.

Когда Маша вошла на кухню, Сабрина чуть не подавилась чаем.

– Что, ночью было восстание сущностей? Ты выглядишь так, как будто сражалась с десятком одновременно. И нельзя сказать, что победила.

Маша села рядом и отобрала у неё чашку. Отхлебнула, совершенно не чувствуя вкуса. Верный признак того, что силы истощены – слабость, и не хочется даже есть. Хочется спать и не спится – снятся яркие картинки и пронзительные крики.

– Примерно так всё и произошло. Только сущность была всего одна, но – фантом города.

– Ух ты, – пробормотала Сабрина после нескольких секунд напряжённого молчания. – Ты его нашла.

Маша взяла в рот кусочек печенья и с трудом проглотила – организм отозвался мучительной тошнотой. Плохо, очень плохо. Жар, кажется, спадал, но легче от этого не становилось.

– Это он меня нашёл и решил слегка взять в оборот. Теперь буду искать то, не знаю, что. Ещё одну сущность, которая убивает детей, или человека, который так мастерски водит всех за нос. Можно сказать, из следователя меня опять перевели в поисковики.

Сабрина её перебила:

– Я тебя одну не отпущу.

Маша вздохнула – Сабрина обладала исключительной бесчувственностью к не-жизни, даже хуже – она просто распугивала

сущности послабее одним своим появлением. Но могла и вправду помочь, если дело зайдёт за ватерлинию.

– Только не на встречу с мамой. Я боюсь, она и мне-то ничего не расскажет.

– Ничего, я понаблюдаю издалека. Я твой законный боевик.

Маша не сдержалась.

– Боевик в отпуске.

– Ничего. Ты тоже.

По утрам Вета просыпалась всегда в шесть. Открывала глаза и ещё несколько минут лежала, прислушиваясь к уличному шуму. В её комнате всегда было прохладно, постель рядом пахла речным ветром. Она протягивала руку, чтобы разгладить примятые простыни, и только потом вставала.

– Доброе утро, – говорила она Городу, проходя мимо окна. Вместо ответа ей в оконное стекло стучался ветер, и Вета открывала окно пошире, запуская его в дом.

Потом она ставила на плиту чайник. Завтрак на одного – привычное дело. Она была замужем, но не сложилось. Детей Вета никогда не хотела. Она боялась детей, тех самых детей – двенадцать настороженных внимательных взглядов, – а заодно и всех остальных.

Хорошо, что студенты – это всё-таки не дети. В последнее время она брала под своё руководство только старшие курсы, хотя среди новичков видела порой много талантливых и упорных, она могла бы их вытянуть на неплохой уровень, могла бы сделать хорошими учёными. Но они всё ещё слишком походили на её восьмиклассников, и Вета холодно улыбалась, холодно разговаривала и поспешно уходила в свою лабораторию, где могла запереться.

На плите закипал чайник, Вета заваривала листья малины и мелиссы, брала из буфета баночку с медово-ореховой смесью, раскладывала на столе непроверенные контрольные, или наброски статьи, или документы для оформления гранта, и начинала работать. Круглые настенные часы показывали шесть пятнадцать.

На ночь она никогда не закрывала окна. Город уходил и возвращался, когда ему вздумается, словно кот из сказки. Но возвращался он обязательно – и опять же, словно кот, ложился у её ног, чуть касаясь голых коленей прохладным ветром с реки.

Вета, забывшись за работой, гладила бестелесную сущность. Они могли называть его как угодно, столько кличек сочинили, что все не запомнить: фантом, пугало, сущность второго порядка. Вета никогда так его не называла. Всё равно если после двадцати лет брака называть супруга – человеческое существо, млекопитающее, хомо сапиенс.

Его звали Город. Она называла его именно так. Город замирал у её ног и слизывал с её пальцев мёд и запах мелиссы.

Допив чай, она собиралась и уходила в университет. А если оставалась дома – споласкивала чашку под краном, собирала с кухонного стола бумаги и уходила работать в комнату. Прохладный ветер двигался следом за ней. Отлаженный быт – часы показывали семь утра, потом восемь, потом девять, и Вета поднималась, чтобы прикрыть окно, опять ставила чайник, и прохладный ветер обнимал её за плечи.