Машина мышления. Заставь себя думать
Шрифт:
Мы сейчас посмотрели с вами на почти мистическую «ограду», перед этим говорили о веретенообразных нейронах, которые находятся в передней поясной извилине и буквально в одно касание соединяют кору с подкоркой — два наших «зеркала».
Но, конечно, связи между корковыми и подкорковыми этим отнюдь не ограничиваются. Напротив, они очень объёмны, и я бы даже сказал — грандиозны!
Впрочем, что ещё до недавнего времени наши представления о том, как работают эти таламо-кортикальные (снизу вверх) и корковоталамические (сверху
Считалось, что дело и вовсе ограничивается лишь двигательной функцией (двигательная и глазодвигательная петли), чему, конечно, способствовал наиболее эффективный метод изучения этих областей — анализ мозга пациентов, страдающих от знаменитой болезни Паркинсона.
Но наука не стоит на месте. Теперь мы знаем и о двух других петлях, образованных таламокортикальными и корково-таламическими путями, — это префронтальная петля и лимбическая петля (рис. 49).
Рис. 49. Три больших информационных потока, связывающие кору с таламусом снизу вверх и сверху вниз: двигательная петля, префронтальная петля, лимбическая петля.
Нам привычно думать, и надо сказать, это весьма разумно, что решения о том, как мы будем действовать, на чём мы остановимся, чем наша душенька успокоится, принимаются в коре головного мозга, ведь это вершина, так сказать, эволюции. Чем мы ещё думаем, если не корой?!
Но правда в том, что мы думаем всем мозгом одновременно, а мнения разных его частей по одному и тому же вопросу могут радикально расходиться.
Примеры таких ситуаций хорошо известны каждому по его собственному опыту:
• вы садитесь на диету (кора), а руки сами тянутся к сладким булкам (подкорка),
• вы боитесь умереть от рака лёгких (кора), закуривая очередную сигарету (подкорка),
• вы понимаете, что вам пора уже сменить место работы (кора), но продолжаете тянуть лямку на старой (подкорка).
Впрочем, не следует думать, что тут всё так просто: кора знает, как надо и как правильно, а подкорка — эгоистичное животное, которое её не слушается. Вовсе нет, всё значительно сложнее.
Так, например, без интереса, страсти и любопытства не было бы ничего хоть сколько-нибудь ценного в нашем с вами — цивилизованном — мире. Да он и не был бы цивилизованным, не обладай мы этим «нижним» мозгом.
ДВА ДНЯ ЖИЗНИ
В 2000 году Нобелевская премия по физиологии и медицине была разделена между тремя лауреатами — Эриком Канделом, Арвидом Карлссоном и Полом Грингардом.
Каждый из них, согласно определению Нобелевского комитета, сделал важное «открытие, связанное с передачей сигналов в нервной системе». И в самом деле это
Про Эрика Кандела и его «шипики», увеличивающие синаптические поверхности нейронов, я уже рассказывал, и не раз. Но что там с двумя другими лауреатами?
Пола Грингарда вы уже тоже знаете, по крайней мере косвенно. Мы коснулись темы его исследований, когда говорили о работе нейромедиаторов в синаптической щели и натрий-калиевых каналах[18].
А вот об Арвиде Карлссоне мы вообще ещё не упоминали… Ему премия досталась за исследование нейромедиатора, название которого всем нам хорошо знакомо — дофамин.
Кажется достаточно странным, что Нобелевский комитет ждал столько лет… Открыт дофамин был ещё в 1911 году выдающимся польским химиком Казимежем Функом, который прославился тем, что придумал слово «витамин»48.
Долгое время дофамин считался биохимиками не таким уж интересным веществом, пока наконец через полвека — в 1957 году — Кэтрин Монтегю не обнаружила его в мозговой ткани49.
Впрочем, и это ещё тоже поначалу никого не впечатлило. Было принято считать, что дофамин просто является одним из предшественников в синтезе норадреналина без какой-то собственной биологической роли.
И вот наступает время Арвида Карлссона…
Середина прошлого века — это, вообще говоря, золотая эра в развитии психофармакологии. Тогда были открыты и применены в практике многие химические вещества, позволяющие бороться с проявлением таких тяжёлых психических расстройств, как шизофрения и маниакально-депрессивный психоз.
Одним из таких препаратов стал резерпин. Им попробовали лечить шизофрению, но, к сожалению, он давал слишком много побочных эффектов, в частности — быстрое развитие симптомов паркинсонизма.
Так что в клинической практике от резерпина отказались. С другой стороны, стало понятно, что есть в этом резерпине что-то особенное.
Карлссон воспользовался методом спектрофото-флуориметрии, тогда совсем не популярным у психофармакологов, и смог показать, что резерпин снижает в мозге подопытных кроликов уровень дофамина, норадреналина и серотонина.
Неудивительно, что получившие резерпин кролики впадали в кататонию — то есть, по сути, выключались и были полностью обездвижены.
Карлссон же ввёл этим оглушённым кроликам предшественник дофамина — L-DOPA[19]. И уже через 15 минут они бегали и резвились как ни в чём небывало!50
Но это ещё не конец истории. На сцене появляется Олег Хорникевич — врач и биохимик, благодаря которому мы знаем теперь, как развивается болезнь Паркинсона и как можно существенно улучшить жизнь пациентов, страдающих этим страшным недугом.
Олег Хорникевич родился во Львове в 1926 году, а в 1940 году его семья перебралась в Вену. Время было тяжёлое, Олег заболел туберкулёзом, что и определило его профессиональный выбор — он стал врачом, окончив Венский университет.