Машина пробуждения
Шрифт:
Он разглядывал золотой храм-лес, осознавая, что тот не более чем визуализация чего-то, что не мог охватить его собственный ограниченный разум смертного; но обладание некоторым шаманическим даром позволяло изучить явленный во плоти аналог. Купер задумался над возможностями, которые могло предоставить улучшенное воображение и способность к нелинейному мышлению.
– Теперь я понял, чем шаман отличается от волшебников, богинь, священников или безумных ученых, – сказал он Алуэтт, которая являлась существом по имени Чезмаруль, когда не носила плоть. – Все дело не в гамашах, масках или плясках, призывающих дождь, – даже и не знаю, почему я об этом подумал. Быть шаманом означает видеть жизнь, смерть и духов, находящихся
– Это имя дала мне мать. Оно мне не нравится.
Чтобы говорить, она опять использовала тело и голос Алуэтт, который также был голосом Шкуры Пересмешника и Чезмаруль. Она была одной из Первых людей, а потому меняла имена, словно перчатки.
– Первые были полиглотами, – произнесла Алуэтт, и ветви задрожали от ее слов. – И не было среди них двух похожих, если только они того сами не желали. В большинстве своем Первые люди предпочитали держаться обособленно. Наши эго были слишком велики, чтобы уместиться в общей реальности. Как могли мы объединиться и сформировать единый социум, как это делаете вы – смертные? Третьи так хорошо умеют приспосабливаться: представители человечества живут и умирают вместе, феи сбиваются в кланы, элементали движутся сквозь свои измерения в кристаллически идеальном порядке. Но наш путь начался много раньше, чем мы познали необходимость помнить наши истоки, и к тому моменту, когда мы поняли, насколько ценны наши истории, было уже слишком поздно, чтобы мы сколь-нибудь достоверно смогли поведать о своем происхождении.
– Сочувствую. – Купер словно бы обращался не к самой Алуэтт, а к красному влажному пятну в ее глазу. – Только какое все это имеет отношение ко мне, городу и неразберихе с Умирающими?
– Мы пронзили миры и создали Смерть для самих себя. – Казалось, будто ему кивнул ветер, сама же Алуэтт стояла, словно безвольная кукла, а ее глаза не моргали. – Мы утратили память о своем начале, зато прекрасно знаем, что такое написать историю собственного конца. Вот почему нас так мало осталось, и вот почему нас окружает столько восторженных, сочиненных нами же самими легенд. Мы оказались излишне тщеславны, и мало кто из нас на самом деле настолько умен, насколько мы заставили вас поверить. Также все перечисленное служит причиной того, что уцелевшее меньшинство Первых людей, таких как эсры, предпочло остепениться и образовать сообщества, как делаете вы. Эсры и им подобные – а таковых было полно в мирах даже куда более странных и далеких, чем этот, – искали существования, простирающегося за пределы их самости, и таким образом предвосхитили появление формы, какую приняли Третьи люди. Индивидуальность и коллективность были объединены в перегонном кубе культуры, смешаны в различных пропорциях и с различной степенью успешности…
– У вас возникли проблемы с жизнью и умиранием, и это очевидно. Вы вообще не упоминаете в разговорах Вторых людей. Возможно, вам необходим свежий взгляд на происходящее. – Красное пятно в глазу расплылось, подобно стреляной ране, а затем обратилось в ленту; та вытянулась из головы Алуэтт, распрямившись параллельно земле, и устремилась к деревьям. – Быть может, кто-то, обладающий способностью шамана видеть те ответвления правды, которые становятся заметны, лишь если принимать мир таким, каков он есть. К примеру, правду кровавой шлюхи, отчаянно мечтающей перестать быть кровавой шлюхой и просто умереть по-настоящему. Или правду о том, что Мертвые Парни годами держат в плену эср и используют ее силы в своих целях.
Красная линия устремилась прочь от Купера и неподвижного тела Алуэтт, оплетая деревья-колонны и свиваясь каким-то ей одной ведомым узором. Она металась из стороны в сторону, пока не выкрасила весь храм в свой цвет, а затем протянулась
– Это еще не все. Есть ведь что-то еще, да? Что-то, что этот твой некий усредненный шаман может и не понять. Так что это? Почему ты не расскажешь мне?
Лицо ее приобрело объем, словно у красной шелковой змеи отросла голова. Глаза ее излучали дружелюбие, но губы были сжаты в прямую линию. В выражении лица Купер видел и усталость, и отвращение, и сострадание.
– Забавный фокус. Я знаю, что сейчас не сплю. Я действительно нахожусь здесь. Стою в полном одиночестве в пещере и в то же время – здесь, в лесу-храме, в компании изображения твоего лица и твоей же пустой телесной оболочки. Как-то так. Но при этом я совершенно точно не сплю.
Та частичка существа, именуемого Чезмаруль, которую Купер мог воспринять своим разумом, кивнула:
– Верное утверждение.
В следующее мгновение она толкнула его, и он повалился на золотую землю, накрытую тенью большей, нежели солнце. Под собой он ощутил пустоту и стремительно приближающийся город.
Пурити подняла молот. Она обхватила обвитую веревкой рукоять обеими ладонями и примерилась к его весу. Свет, лучившийся через Краски Зари, расписал ее лицо многоцветными разводами. Она подошла к ближайшему витражу и занесла тяжелый инструмент над головой. А затем застыла.
– Чего ты ждешь? – спросила Ноно, со звоном вкладывая меч в ножны-зонтик.
Пурити не могла бы с точностью ответить на этот вопрос даже самой себе, но все-таки что-то ее удерживало. У Кайена и Ноно тоже уже была возможность разрушить Краски Зари, но и они потерпели неудачу. Так почему все вдруг решили, что именно она окажется способной на этакий культурный терроризм, надругательство над творением искусства?
«О мои мертвые боги, что же я делаю-то? – Пурити вдруг овладела тревога. Все мышцы девушки были напряжены до предела, и все же она не сдвинулась даже на волосок. – Разве эти окна – не самое близкое к понятию „святыня“ из всего, что у нас есть? Краски Зари – наша драгоценная, сакральная реликвия, наше… наше наследие. Как можно ожидать от меня, что я разрушу саму историю?..»
Сила гравитации уже напевала свою песню рукам, державшим молот над ее головой.
Но ведь в том-то все и дело? Гравитация. Гравитация истории, гравитация сковавших их правил: приказы, полученные Кайеном от отца, взвалили на его могучие плечи всю тяжесть будущего гильдий и, может быть, самого города; исполненные безумия преступления Ноно проистекали из слепого инстинкта самосохранения; стой здесь сам князь Ффлэн, была уверена Пурити, он бы смог перечислить множество причин, почему ключ к Оружию не должен попасть на язык ни единой певчей пташке. И в то же время она была столь же уверена, что ни один из вышеупомянутых не сумеет по-настоящему оценить тот акт разрушения, к которому столь старательно подстрекал.
Поэтому они попытались переложить это дело на Пурити. Она-то, в отличие от них, не станет потом терзаться угрызениями совести – что ж, в этом юная Клу была с ними вполне согласна, хотя и сомневалась, что ее мотивы хоть в чем-то схожи с теми, что управляли ими. Она была готова уничтожить Краски Зари из одной только безысходности – сильного и чистого чувства, но на сей раз пришла подготовленной… и собиралась воспользоваться правилами, чтобы изменить игру. Она повернет ход истории к другому будущему.