Машина пробуждения
Шрифт:
Порой даже трюфели, идеальный уют и бархатистое красное вино не способны улучшить твоего настроения – вынуждена была со вздохом признать Лалловё Тьюи, маркиза Теренс-де’Гис. Она возлежала в ванне, выставив из воды скрещенные ступни и разглядывая лаковую гладь ногтей. Взяв несколько гранатовых зерен из стеклянной плошки, она принялась прокалывать их тонкими кодовыми иглами. Лалловё нравился не столько вкус фрукта, сколько рубиново-яркий, кровавый цвет сока, пробуждавший воспоминания о тех днях, когда сама она была много моложе и когда мама кормила ее этими зернами, уверяя, будто бы это зубы, вырванные у спящих детей. «Гранат, – с сожалением подумала маркиза, – далеко не так вкусен, когда уже знаешь, что он не
По причине мрачного настроения она почти весь вечер провалялась в ванне – сложенной из каменных чешуек чаше размером с небольшой пруд. Над поверхностью никогда не остывавшей воды поднимался пар, напоенный ее любимыми ароматами (сегодня – сырой древесины Болот, размытого дождями известняка и жасмина), но Лалловё не тратила времени впустую. Кодовые иглы ни на секунду не покидали ее рук, внося программу в плававший над коленями, похожий на гигантскую устрицу компилятор. Под кальций-карбонатным панцирем мерцала пронизанная электроникой начинка моллюска – светящаяся коробочка, опутанная золотыми проводками, разбитая на 1024x1024x1024 клетки и проецирующая программную матрицу, на которой маркиза, словно на холсте, писала себе сестру.
Кодовые иглы летали в пальцах Лалловё, будто в танце, выбивая команды. В каждой руке маркиза сжимала по две, пронзая и раздирая пространство между квантовыми частицами или же время от времени отправляя ими в рот очередной гранатовый «зубик». Сосредоточенно пережевывая, она раздумывала над стоящей перед ней задачей, но где-то на краю проблем, связанных с разработкой искусственного интеллекта, маячил куда более значительный вопрос: как перехитрить Цикатрикс. Надо было выяснить, что на самом деле задумала владычица фей, и найти способ выйти из этой игры победительницей.
Программировать было куда как проще, – пока люди бились в попытках минимизировать размеры электроники и повысить при этом ее эффективность, при помощи кода фей можно было добиться значительно больших результатов с куда меньшими усилиями. Была своеобразная поэтичность в той логике, которую использовала Лалловё и которая многократно превосходила возможности обычной математики, а созданный маркизой код и вовсе читался как стихи – моллюск-компилятор оказался идеальной средой разработки для построения искусственного разума. Лалловё не смогла бы внести изменения в его базу данных, даже если бы от этого зависела ее жизнь, – хвала Воздушной Мгле, что этого и не требовалось, – зато могла подселить мыслящий призрак в машину, даже не вылезая из ванны.
Раньше она использовала моллюска, чтобы программировать особенные часы, – к примеру, одни из них Лалловё подарила сестре Окснарда, чтобы та повесила их над кроватью, и, когда женщина спала, они нашептывали ей немыслимые ужасы, пока окончательно и бесповоротно не свели с ума. В конце концов доведенная до отчаяния девчонка отдала все свои богатства Нумизмату за то, чтобы тот снял с нее связующее с телом заклятие, а затем бросилась с моста Великанских Ребер. Потеха!
Невзирая на тот факт, что его компоненты соединяли в себе технологии и магию многочисленных видов и реальностей, программировать вивизистор так, чтобы тот имитировал разумную жизнь, было не многим сложнее – во всяком случае, в теории, – чем создавать часы, разве что работа требовалась более тонкая. Живой разум можно представить в виде множества зачарованных часов, чьи механизмы объединены и движутся синхронно; каждый отвечает за свой аспект сознания: восприятие, мышление, саморегулирование, ярость – и настроен на взаимодействие при помощи рекурсивных функций. Но, как ни аргументируй, было в этом что-то и от искусства; маркиза мысленно поблагодарила своего человеческого папу за унаследованный от него поэтический дар. Она даже представила себе, как мать пытается встроить в алгоритм птичьи трели и стрекот сверчков, чтобы добиться хотя бы базовых…
«Мой отец. Вот в чем все дело, – осознала Лалловё,
Именно поэтому она и оказалась здесь, поэтому выбрали именно ее, а не Альмондину. Лалловё захлестнула волна смешанных эмоций, каких она прежде никогда не испытывала: гордость сплеталась со стыдом, восторженная благодарность шла рука об руку с желанием убить отца, любовь говорила на языке ненависти. Примерно так это можно было описать.
И именно это должно было позволить ей победить.
Позвякивая небрежно зажатыми между пальцами иглами, Лалловё начала понимать, почему ее мать соблазнилась мыслями о том, что механическая жизнь может улучшить биологическую плоть. Впрочем, это никак не отменяло факта, что Цикатрикс совершенно спятила. Но с поэтическим даром отца – кстати, нельзя ли воспользоваться Тэмом, раз уж тот тоже бард? – текущим в ее венах, Лалловё совмещала в себе как самые лучшие черты Незримых фей, так и наиболее важные таланты людей. Она была не полукровкой, а усовершенствованием. И она не просто напишет себе новую сестру, но и встроит в ее душу код, который позволит использовать ту и в собственных нуждах – планы внутри планов, как и учила Цикатрикс. И в этом помогут полученные от отца чувства размера и ритма, звучания и смысла.
Маркиза внесла завершенную подпрограмму в матрицу разработки, заставив один из камней, встроенных в край раковины, засиять. Всего на данный момент уже горело шесть кристаллов, обозначая шесть из нескольких написанных ею сотен подпрограмм, большую часть из которых она отбросила как несовершенные, слишком совершенные или же просто не подходящие для поставленной задачи. Лалловё желала, чтобы новая Альмондина стала идеальным творением, прекрасной, покорной сестре душой, заключенной в инфраструктуре из функций и протоколов, которыми можно будет пользоваться независимо от желаний скрытого под ними живого разума. Аналитические и эвристические системы, масштабируемые информационные структуры, модули топологического спиритуализма и мистической геометрии, оружие, способность к предсказанию, биомониторинг и развертываемые системы ремонта как механизмов, так и плоти – опус Лалловё не будет простым, но уподобится эпической поэме. Полная противоположность стратегии, используемой матерью, что пойдет только на пользу при любом стечении обстоятельств.
Раз уж создание третьей сестры из Альмондины было рискованным, Лалловё намеревалась встроить в деревянную сучку стратегию выхода.
Лалловё была всецело поглощена своей электронной устрицей и излучаемой той трехмерной сеткой. Вот путь, по которому следовало пойти с самого начала, – не пытаться угадывать планы матери, но плести собственную паутину неведомого. Маркиза раздавила гранатовое зерно между зубами и пригладила брови стремительным движением черного сухого языка, а затем улыбнулась. Потом она потерла обнаженной ногой по борту ванны – грубые каменные пластины были достаточно остры, чтобы порезать на ленты человеческую плоть, но в случае Лалловё эти смертоносные грани служили великолепным инструментом, чтобы почесать пятки и отшелушить старую кожу.
Маркиза ликовала. Альмондина служила отличным вместилищем для ассоциативных рядов, образовывавших рабочее пространство в ее сознании: связать танцы с каллиграфией, соединить лед с воспоминаниями о воде, создать переменную под названием смех и рассчитать ее зависимость от быстрых размеренных смещений перспективы.
«Сестра: доверие:: мать: предательство». Как же приятно было писать эти строки!
Купер остался наедине с Алуэтт в лесу золотых берез. Или же это было нечто вроде храма, образованного деревьями, – он не мог сказать с уверенностью. Златокорые, толстые, но изгибающиеся стволы смыкались высоко над головой – все они были наклонены под общим, едва заметным углом, и идентичные ветви переплетались, образуя свод.