Машина снов
Шрифт:
– Вы никогда не поверите! – сказал Кончак-мерген с плохо скрываемым восторгом.
– Ну же, не томи. Какое-то снадобье или что?
– Молоко. То самое молоко Чёрного дракона, – прошептал Кончак-мерген прямо в ухо Марку, захлёбываясь смехом.
– Чему ты радуешься?
– А вы попробуйте ткнуть меня мечом, молодой мастер, – заговорщицки хохотнул обычно сдержанный Кончак-мерген. Марко недоверчиво посмотрел на товарища. Мерген усмехнулся и приглашающе похлопал себя по животу. Марко вынул из рукава стилет и, быстро перебросив его в левую руку, ткнул стражника в печень. Кончак-мерген поморщился, но и только. Стилет словно напоролся
– Господи… – прошептал Марко, глядя на тыковку.
– Меня настолько впечатлило умение этой тупой крестьянки противостоять пыткам, что я просто не мог не попробовать на себе. Сначала помазал себе запястье и рубанул по нему ножом – ничего. Потом топором хватил. Только рука заныла, как от удара палкой, а топор отскочил как от камня. Тогда я натёрся весь.
– И как оно?
– Поначалу жжёт довольно сильно, кажется, что обгораешь, как на солнце. Потом жжение уходит, а тепло остаётся.
– Расскажи-ка мне поподробнее. Откуда оно у тебя? – сказал Марко, уважительно поглядев на тыковку.
– Когда старая сволочь всё-таки сломалась и начала говорить, то с её слов вышла очень некрасивая картинка. Дело в том, что она дружна с Хоачхин многие годы, они сошлись ещё в те поры, когда эта кухарка была девицею. Сейчас, когда всё начинает открываться, я просто поражаюсь предусмотрительности матушки Хоахчин. Со слов кухарки, служившей ещё во времена войлочных «походных дворцов», старая кормилица прекрасно понимала, кого именно она выкармливает грудью. Мать Хубилая не зря болела всю жизнь, и молока у неё тоже не было неспроста. Все соки из неё выпил младенец. Так она и зачахла, не оправившись от родов. Считается, что Ариг-буга и Хулагу были родными братьями Хубилая, но кухарка сказала, что это не так. Она сказала, что царица Сорхахтани больше не могла родить после Хубилая, и его младшие братья рождены от кого-то из младших жён и сразу после родов переданы ей в присутствии родни, чтобы узаконить родство. Тулуй считал, что это предотвратит рознь между ними… Как мы видим сейчас, Хубилаев отец ошибся, – тут Кончак-мерген нахмурился, задумался было, но собрался и продолжил: – У Хоахчин было специальное кожаное колечко, которое она вставляла маленькому Хубилаю в рот, иначе бы откусил ей сосок. Он родился покрытым волосами, но это не так удивительно. Странно то, что зубы у него прорезались уже в утробе.
– Гнев небес… – прошептал Марко, перекрестившись.
– Кухарка рассказала, что Хоахчин до смерти боялась своего предыдущего, самого знаменитого воспитанника – великого Тэмуджина, отца мунгал. И ещё в те времена решила оставить для себя лазейку: будучи кормилицей, она должна была регулярно купать Тэмуджина в молоке двух драконов и смачивать этой смесью тряпицу, чтобы давать ему сосать раз в каждую новую луну. И она зажилила часть этой чудодейственной смеси, чтобы пить её самой. Потому-то она и прожила так долго!
Марко вспомнил, как не смог коснуться старой кормилицы оружием и как огонь щадил её кожу. Приходилось признать, что версия Кончак-мергена звучит хоть и фантастично, но убедительно.
– Забавна причина, по которой йекэ-нойон Толуй и царица Сорхахтани передали на кормление младенца Хубилая именно ей, – горько усмехнулся Кончак-мерген, продолжая рассказ. Видно было, что его горячая любовь ко всему мунгальскому
– Они наверняка подумали, что, если Хоахчин живёт так долго и по-прежнему хорошо выглядит, может рожать и кормить, значит, в ней живёт особая жизненная сила, – скривился в усмешке Марко.
– Именно, молодой мастер, – кивнул Кончак-мерген.
– Кстати, если кормилица могла рожать, то где её дети? – словно очнувшись, спросил Марко.
– Владыка Тэмуджин был, пожалуй, самым предусмотрительным человеком на всей Суше, – ответил мерген. – Сам он прошёл через унижение сиротства, поэтому…
– Их убивали?
– Нет. Он оставался благодарен кормилице, поэтому её детей оставляли в живых, просто высылали в другие улусы, где они росли среди мунгальской знати, не зная своего истинного родства. Говорят, что существует список её сыновей и дочерей. Но он является одной из самых охраняемых тайн Юань. Настолько охраняемых, что лично я даже не верю в его существование, – засмеялся Кончак-мерген.
– Мерген, прошу, продолжай свой рассказ. Что же кухарка?
– Со временем кухарка обнаружила, что Хоахчин не меняется с годами, а сама она стареет. По её рассказу, ей самой уж минуло тридцать, а она так и не была замужем. Она знала, что Хоахчин что-то делает, занимается какой-то магией, принимает разные сред-ства. Отчаявшись, она однажды подпоила кормилицу, тайком добавив в кумыс рисового вина. Так ей открылось, что Хоахчин тайно попивает императорскую смесь драконьего молока. И она сама стала подворовывать оттуда.
– Помогло ей?
– Она старше меня, но выглядит так, что я хоть сейчас бы показал ей, на что способен ханский нухур как мужчина, – грубовато хохотнул Кончак-мерген.
– Но ты сказал, что в горлянке только молоко Чёрного дракона. Как же смесь?
– Как я уже говорил, молодой мастер, старая прохиндейка глупа, как курица. Она не знала всех свойств этой смеси, как, впрочем, их не знаю и я. Но, согласно своей куриной логике, она рассудила так: «Я принимаю волшебную смесь ради красоты. Кто увидит меня ночью? В темноте я красива и так». Поэтому она пила только белое молоко, а чёрное сливала в горлянку про запас, – расхохотался Кончак-мерген.
– Просто на чёрный день. Конечно, она поняла, что этот её чёрный день настал как раз сегодня, и с радостью отдала чёрное молоко мне. В обмен на жизнь своих домочадцев.
– Показания оформлены должным образом?
– Как вы и приказали, молодой мастер. Уж и не знаю, как благо – дарить вас за то, что я теперь снова восстановлен во всех привилегиях.
– Да какие у тебя привилегии… – сказал Марко. – Привилегия первым умереть во славу рода Толуя?
– Умереть с оружием, а не казнённым как собака, – с угрюмой гордостью ответил мерген.
Марко посмотрел в глаза сотника. Тот, как обычно, стоял прямо и просто. Не кланяясь, но и не вздёргивая вверх подбородок. В этой каменной простоте было что-то вечное, земляное, что-то оттуда, из тех мест, где человек живёт в объятиях природы, никому не кланяясь, ничего не прося, делая подношения духам как собратьям, а не как богам. Сколько Марко ни пытался высмотреть в прищуренных глазах Кончак-мергена намёк на двусмысленность, предательство или лживость, ничто не искажало прямоты взгляда старого сотника.