Машина желаний (сценарий). Вариант 2
Шрифт:
— Ну!
Писатель вытирает разбитые губы, смотрит на ладонь, смотрит на проводника.
— Гос-споди… — произносит он.
Безграничное отвращение проступает на его лице, и не говоря больше ни слова, он смачно сплевывает проводнику под ноги, поворачивается и ныряет в трубу.
Проводник тотчас отскакивает в сторону, подальше от трубы, и оттаскивает за собой Профессора. Из трубы гулко доносятся лязг, стук и тяжелое дыхание.
Профессор дрожащими руками водружает на место очки. Одно стекло перерезано трещиной. Шум в трубе стихает.
— За
Оба вылезают из трубы в округлое куполообразное помещение, отдаленно похожее на восточную баню. Видимо, когда-то здесь размещалось что-то вроде командного пункта: стоят раскладные столы и стулья, на столах — несколько телефонов (все со снятыми трубками), полуистлевшие топографические карты, разбросанные карандаши. На полу — ящики с консервами и бутылками. Почему-то — детская коляска. Писатель сидит за одним из столов и откупоривает бутылку.
— Ну вот и все, а ты боялась, — бодро произносит проводник.
Здесь он явно впервые — озирается с огромным любопытством, заглядывает во все углы. Писатель, трудясь над бутылкой, хмуро-иронически наблюдает за ним.
— Если я сказал — можно идти, значит, — можно, — продолжает проводник. — Дай-ка сюда, что возишься? — он отбирает бутылку у Писателя и ловко выбивает пробку. — Куда тебе налить? Некуда? Ну, с горла пей, тебе первому, заслужил…
Тем временем Профессор обходит помещение, рассеянно кладя на место телефонные трубки. Писатель надолго прикладывается к бутылке, потом упирает ее в колено и облизывается.
— Ну как? Пробирает? — оживленно осведомляется проводник. — То-то! Дикобраз здесь несколько часов просидел, в чувство приходил и душеньку отводил… Да ты пей, пей, я непочатую возьму, тут их навалом.
— Любезный Чинганчгук! — провозглашает Писатель. — Я понимаю, что все ваши хождения кругами есть не что иное, как своеобразная форма принесения извинений. Я вас прощаю. Тяжелое детство, среда, воспитание, я все понимаю. Но не обольщайтесь! Я безусловно вам отомщу.
Проводник, который возится с новой бутылкой, произносит:
— Ну да?
— Да-да. Я — человек мстительный, как все Писатели и остальные деятели искусства. Разумеется, я не собираюсь с вами драться и тем более стрелять вам между лопаток… Я все сделаю гораздо тоньше. Я запущу под вашу толстую шкуру такую иголку, что вам свет будет не мил. В самый мозг! В центральную нервную!..
И в этот момент раздается телефонный звонок. Все вздрагивают, затем Профессор нерешительно берет трубку.
— Да… — говорит он.
Квакающий голос в селекторе раздраженно осведомляется:
— Это два-двадцать три-сорок четыре двенадцать? Как работает телефон?
— Представления не имею, — говорит Профессор.
— Благодарю вас, проверка.
Слышатся короткие гудки. Все глядят друг на друга, затем на телефоны. И вдруг Профессор поворачивается к спутникам спиной и быстро набирает какой-то номер. На лице его злорадство.
— Слушаю! — отзывается
— Извини, пожалуйста, если помешал, — говорит Профессор, — но мне не терпится сказать тебе несколько слов. Ты меня узнал, надеюсь?
Пауза.
— Что тебе надо?
— Старое здание, котельная, четвертый бункер. Угадал?
— Я сейчас же звоню участковому.
— Поздно! — ликующе произносит Профессор. — Я вне пределов досягаемости. Ты знаешь, где я нахожусь? В двух шагах! Я нахожусь в двух шагах от этого места, и ты ничего уже не можешь с этим сделать. Звони куда хочешь, пиши доносы, учреждай медицинские экспертизы, натравливай на меня своих сотрудников, угрожай — все что угодно. А звоню я тебе, чтобы сказать: ты — подлец, и тем не менее я — в двух шагах от места.
Пауза.
— Ты слушаешь? — говорит Профессор.
— Ты понимаешь, что это конец тебе как ученому?
— Переживу. Ради такого дела — переживу.
— Ты понимаешь, что тебя ждет тюрьма? Каторга?
— Перестань! Я же в двух шагах. Неужели сейчас меня можно запугать?
Пауза.
— Боже мой! — произносит, наконец, невидимый собеседник. — До чего же мы с тобой докатились! Прислушайся к себе. Ты ведь уже давно не думаешь о деле. Ты ведь даже не Герострат, ты… ты просто хочешь мне нагадить, набросать клопов в мою кастрюлю с супом, и ты в восторге, что тебе это удалось… Да ты вспомни, черт тебя подери, с чего все начиналось! Какие идеи, какой размах! А сейчас ты думаешь только обо мне и о себе. Где же миллионы, миллиарды, о которых мы говорили, миллионы и миллиарды ничего не ведающих душ! Господи, да иди, иди! Кончай свою… гнусность. Но я тебе все-таки напомню. Ты — убийца. Ты убиваешь надежды. Сто поколений придут за нами, и в каждом миллионы людей будут тебя проклинать и презирать…
Профессор судорожно шарит по селектору, щелкает рычажками, но голос не умолкает.
— Наверное, сейчас тебе наплевать на мои слова. Ты чувствуешь себя на коне и ничего не соображаешь… не смей вешать трубку! Дослушай, это касается уже лично тебя. Тюрьма не самое страшное, что тебя ожидает. Ты сам себе никогда этого не простишь! Я знаю, я вижу, как ты висишь над тюремной парашей на собственных подтяжках…
Профессор с грохотом вешает трубку и некоторое время стоит, не оборачиваясь.
— Веселый разговор, — замечает проводник и отхлебывает из бутылки. — Ах ты, тихоня!
— Не обращайте внимания, — говорит Профессор. — Просто диалог с коллегой. — Он подходит к столу, садится и берет у проводника из рук бутылку. Рассматривает этикетку.
— Пейте, ребята, отдыхайте, — говорит проводник. — Пейте, и последний бросок. — Он поворачивается к Писателю. — Ну, а ты что притих? Что ты там хотел мне сказать?
На Профессора он деликатно старается не смотреть.
— Да у меня как-то даже и злость пропала. От изумления, — признается Писатель. — Послушайте, следопыт, мы что — действительно в двух шагах от места?