Машины зашумевшего времени
Шрифт:
После окончания войны Улитин переехал в Подмосковье и поступил в экстернат Московского государственного педагогического института иностранных языков (МГПИИЯ). Летом 1951 года, будучи в отчаянии от ощущения того, что никогда не сможет реализоваться в СССР, он попытался пройти в посольство США в Москве, чтобы попросить политического убежища. Он выдавал себя за иностранца и заговорил с охранником из НКВД по-английски, но при этом, по собственному рассказу Улитина, в руках у него была авоська с парой коньков. Улитин был арестован, признан невменяемым и помещен в Ленинградскую тюремную психиатрическую больницу (ЛТПБ), откуда был освобожден в 1954 году. В ЛТПБ его научили профессии переплетчика, что в дальнейшем помогло ему изготавливать самиздатские книги.
При обыске в 1951 году у него были конфискованы рукописи его ранних произведений — один готовый роман и черновики еще двух незавершенных. В «столыпинском» вагоне, в котором Улитина везли в ЛТПБ, он впервые увидел Александра Асаркана (1930–2004), впоследствии — одного из самых проницательных и известных театральных критиков 1960-х [779] ,
779
Асаркан был сыном активиста Всеобщего еврейского рабочего союза (Бунда). Освобожден из ЛТПБ в 1954 г., поселился в Москве. В преддверии государственных праздников или визитов иностранных президентов и т. п. событий Асаркана как подозрительного для властей человека арестовывали и помещали в психиатрическую лечебницу — часто ему удавалось избежать этого унижения, отсиживаясь у знакомых, — как правило, у Айхенвальдов. В 1980 г. Асаркан эмигрировал в Италию, прожил несколько месяцев в Риме, но получить возможность постоянного проживания не смог по бюрократическим причинам, после чего переехал в США. Умер в 2004 г. в Чикаго.
После освобождения Улитин жил в Ростове, затем в Москве. В 1957 году окончил заочное отделение МГПИИЯ. Работал продавцом в книжном магазине, давал уроки английского языка, переводил современную англоязычную прозу. Минимум два его перевода — по одному рассказу Дж. Джойса и американского писателя Джеймса Тёрбера — были опубликованы в советской печати.
В 1950–1960-е годы основным местом самореализации для Улитина стало знаменитое в Москве кафе «Артистическое», где он, сидя за столиком, произносил длинные безадресные монологи, в которых «обкатывал» свою прозу, или устраивал особого рода перформансы:
Улитина надо было видеть — скажем, в лучшие годы в кафе, а позже у него дома за бутылкой вина: обложенный записными книжками, с закладками на нужных страницах, с листочками, где выпечатаны были заранее заготовленные цитаты-шпаргалки, со страничками английских романов и почтовыми открытками, не считая картинок с подписями, вырезанных из иллюстрированных журналов. С бокалом кислого вина в одной руке и с авторучкой в другой (чтобы тут же записать промелькнувшее в разговоре слово, которое станет ключевым для будущего разговора, разговора в будущем о прошлом) он не говорил, а танцевал на пуантах цитат из прошлого, подхватывая сиюминутное высказывание собеседника как литературную цитату из классиков [780] .
780
Зиник З. Приветствую ваш неуспех // Улитин П. Разговор о рыбе / Подгот. текста И. Ахметьева. Коммент. М. Айзенберга, И. Ахметьева, Л. Улитиной. М.: ОГИ, 2002. С. 12–13.
Так создавались произведения Улитина, имевшие значение как элементы его жизнетворческой работы — или, точнее, работы, в которой автобиографическое письмо было неотделимо от театрализации жизни и от устных импровизаций, благодаря которым Улитин осмыслял в кругу собеседников свое и общее прошлое.
Задача, которую поставил себе Улитин, была труднореализуемой, но в некотором смысле изоморфной его характеру: его младшие друзья вспоминают, что в быту он был эксцентричным и артистичным. Например, вечером по дороге из кафе домой он мог зайти на почту и отправить самому себе телеграмму, переиначивающую известное стихотворение Тютчева «А. Ф. Гильфердингу» (1869): «Приветствую Ваш неуспех, для Вас и лестный, и почетный, и назидательный для всех» [781] .
781
У Тютчева: «Спешу поздравить. Мы охотно / Приветствуем ваш неуспех, / Для вас и лестный, и почетный, / И назидательный для всех». Стихотворение Тютчева было написано после того, как славянофил, этнический немец, филолог-фольклорист Гильфердинг не был избран действительным членом Российской академии наук. Тютчев, как и славянофилы, полагал, что Гильфердинга забаллотировали другие академики-немцы якобы из-за своей нетерпимости к русскому национальному чувству, и приветствовал эту неудачу как признание патриотического значения работ Гильфердинга «от противного».
В 1950-е годы дважды отсидевший Улитин вел себя, по тогдашним меркам, почти вызывающе — у него был широкий круг общения, он встречался с жившими в Москве иностранцами, по-видимому, получая от них новинки западных литератур. Самым заметным среди этих иностранцев был Эдмунд Стивенс (1911–1992) — журналист, представлявший в Москве различные американские издания с 1934 до конца 1980-х годов [782] . Стивенс жил в отдельном доме с садовником, устраивал пышные приемы, выполнявшие роль своего рода культурного салона. К Улитину и Асаркану Стивенс относился с интересом, Асаркану он предложил даже прочитать курс лекций для посетителей своего салона [783] .
782
О Стивенсе см., например: Heckler Ch. An Accidental Journalist: The Adventures of Edmund Stevens, 1934–1945. Columbia: University of Missouri Press, 2007. За репортажи из Москвы Стивенсу в 1950 г. была присуждена Пулитцеровская премия.
783
З. Зиник,
Еще одним колоритным — но в ту пору мало кому известным — иностранным знакомым Улитина в Москве была Салли Белфрейдж (Sally Belfrage) — молодая американка, которая в произведении Улитина «Детективная история» (1959) названа просто по имени, Салли. Белфрейдж несколько месяцев в 1957–1958 годах проработала переводчицей Издательства литературы на иностранных языках. Немедленно по возвращении в США она издала книгу «A Room in Moscow» (1958) — очерк о повседневной жизни в СССР и о самосознании советской молодежи, по нетривиальности наблюдений не утративший своего значения и сегодня. (Впоследствии Белфрейдж (1936–1994) стала видной американской правозащитницей и публицисткой, выступала с протестами против войны во Вьетнаме и жила в основном в Великобритании.) Книга произвела сильное впечатление на англоязычных критиков [784] и не меньшее — на сотрудников КГБ, которые стали расследовать московские связи Белфрейдж [785] .
784
Например, см. весьма одобрительную рецензию: Litvinoff E. Astonishing the Muscovites // The Manchester Guardian. 1958. October 24.
785
См. в «Детективной истории»: «„Пижона“ я уничтожил. Пленку сжег. Разыскивают книгу Салли „Рум ин Москау“. Нигде пока не нашли. Она-то вообще есть у Эда».
Однако пристальное внимание на Улитина КГБ обратил чуть позже — и не из-за Стивенса или Белфрейдж (хотя почти наверняка о контактах Улитина с жившими в Москве иностранцами спецслужбам было известно), а по другой причине. В 1962 году КГБ провел обыск в Минске у белорусского философа-диссидента Кима Хадеева (1929–2001); Хадеев был арестован, судим и получил второй в своей жизни тюремный срок [786] . Прежде Хадеев был в Ленинградской тюремной психбольнице вместе с Асарканом и Улитиным. У философа нашли подборку произведений Улитина «Анти-Асаркан» — и в Москву, по-видимому, ушла информация о необходимости провести обыски и у автора, и у «главного героя». О том, что произошло после обыска у Хадеева, Асаркан вспоминал в письме к М. Н. Айзенбергу:
786
Первый раз он был арестован и получил лагерный срок в 1948-м за антисталинские высказывания.
…Я был в Ленинграде; в Москве на вокзале меня встретил Яник [787] , сказал, что приходили к У[литину] и лучше бы мне сейчас домой не ехать. Я сказал что наоборот — надо ехать и почиститься, прежде чем они придут. Но они пришли через несколько минут после того как я вошел в квартиру. А брали во время обыска ВСЕ, ЧТО НАПИСАНО ОТ РУКИ ИЛИ НА МАШИНКЕ [788] .
После обысков сохранились только те улитинские рукописи конца 1950-х — начала 1960-х годов, которые были подарены или переданы на сохранение знакомым. Писатель был очень травмирован этим вторжением и потерей многих своих зрелых произведений, о которых вспоминал много лет.
787
Ян Каган — ученый-сейсмолог, друг Асаркана и Улитина. С 1972 г. живет и работает в Лос-Анджелесе (США).
788
Цит. по публикации фрагмента письма в статье: Айзенберг М. Открытки Асаркана // Знамя. 2005. № 11 .
Он прожил до 1986 года, и этот последний период его жизни — после обыска — был относительно небогат событиями. Он много писал, по-прежнему следил за новинками литературы на основных европейских языках, проявляя острую литературную интуицию (например, читал не только модных в ту пору Джойса и Хемингуэя [789] , но и мало кому в СССР известного Джеймса Болдуина [790] , и постколониальных писателей Африки), однако в 1970-е он — как и Асаркан — почти перестал посещать «Артистическое». Два его произведения при жизни были опубликованы в «тамиздате».
789
По воспоминаниям З. Зиника, из произведений Хемингуэя Улитин особенно высоко ценил «За рекой в тени деревьев» («Across the River and Into the Trees», 1950) и «Праздник, который всегда с тобой» («The Movable Feast», 1964).
790
Из произведений Болдуина в СССР первой была опубликована пьеса «Блюз для мистера Чарли» (Иностранная литература. 1964. № 1), дальнейшие публикации последовали только в 1970-е (Болдуин Дж. Если Бийл-стрит могла бы заговорить. М.: Прогресс, 1976). Улитин также очень внимательно относился к творчеству Сола Беллоу, особенно к его роману «Герцог» (1965). (Благодарю З. Зиника за консультации.) Беллоу в СССР было принято хвалить в общих обзорах современной американской литературы за «критику отчуждения личности в буржуазном обществе», однако его проза почти не переводилась (одно из немногочисленных исключений — рассказ «Рукописи Гонзаги» [Нева. 1961. № 7]); начиная с 1970-х переводы книг Беллоу — этнического еврея — на русский язык начали выходить в Израиле.