Маска Атрея
Шрифт:
— Продолжайте.
— Это слово означает человеческие остатки. Останки. Знаете, вроде тела.
Дебора закрыла глаза.
— Жуть, — сказал Бэрронс.
— А последнее слово отрывка, — надавила Дебора, чувствуя, как быстрее забилось сердце. — Вы написали «Мари». У вас есть какие-нибудь догадки, что это значит?
— Я даже не уверен, что правильно разобрал буквы, — ответил он. — Письмо было сильно испачкано и вообще неразборчиво написано. Слово больше походило на «МАГД», но я не знал, что это означает, поэтому написал «Мари».
— А могла это быть часть более длинного имени? Или... названия?
—
Дебора поблагодарила его за потраченное время, положила трубку, легла на спину и минут десять таращилась в потолок, потом проверила, заперта ли дверь, и вернулась в постель. Не прошло и пяти минут, как она крепко спала.
Дебора проснулась до рассвета. В восемь утра, когда открывался Национальный археологический музей, она уже полчаса сидела на лестнице. Попадреус, директор музея, у себя в кабинете, сказали ей в ответ на небрежное упоминание его имени, и просил не беспокоить.
— Он меня ожидает. — Это, возможно, было правдой, пусть и не в буквальном смысле.
— Подождите здесь, — отрезала женщина, видимо, отвечавшая за допуск посетителей. Дебора не поняла, чем вызвана резкость: проблемами с английским языком или характером, — и внутренне обругала себя за то, что выучила слишком мало греческих слов. Наверное, туристы, ограниченные только родным языком, кажутся самодовольными и высокомерными из-за своей уверенности, будто весь мир обязан приспосабливаться к их невежеству. Ощутив приступ вины, она улыбнулась и сказала: «Эвхаристо» [5] . Женщина дернула головой снизу вверх, показывая, что услышала, но не улыбнулась в ответ.
5
Спасибо (греч.).
Открылась дверь, и в фойе вышел Попадреус, погруженный в разговор с высоким бледным человеком в больших очках и деловом костюме. Некоторые мужчины чувствуют себя в костюмах страшно неудобно, но для этих двоих костюмы ощущались как вторая кожа. От них исходила естественная, привычная властность. Дебора повернулась к ним. Директор музея встретился с ней взглядом и повел собеседника через фойе к ней. Их встреча, похоже, заканчивалась. Подойдя, Попадреус бросил на Дебору косой взгляд.
— Снова изучать экспозицию? — спросил он. — Или меня?
— И то и другое, — улыбнулась она.
— Естественно. — Директор повернулся к официального вида посетителю. — Мисс Миллер — куратор музея из Америки и интересуется нашей микенской коллекцией. Это, — сказал он Деборе, —Александр Давос, министр культуры и древностей.
— Очень приятно, — ответила застигнутая врасплох Дебора, пожимая протянутую руку.
— Надеюсь, вы не стремитесь что-нибудь купить у нашего общего друга, — сказал министр, улыбаясь улыбкой политика. Голос звучал ровно, его английский язык был безупречен, слова словно нехотя срывались с едва шевелящихся губ. — Мы предпочитаем хранить наши сокровища народной земле.
— Конечно, — ответила Дебора. — Очень жаль, что это не всегда было возможно.
В глазах министра что-то мелькнуло, и он было повернулся к Попадреусу; потом улыбка вернулась на место, и то, что он хотел сказать, осталось
— Действительно... Ну что же, мне надо идти. Димитрий, — он повернулся к Попадреусу, — вы... — Он закончил предложение по-гречески. Директор музея кивнул в знак согласия и пожал ему руку.
— Мисс Миллер, — сказал Давос. — Приятно было познакомиться.
После чего он быстро пошел к главному входу. Греческий персонал узнал его, все улыбались и кивали — отчасти приветствуя, отчасти кланяясь.
— Надеюсь, я его не обидела, — сказала Дебора.
— Разумеется, нет, — ответил Попадреус. — Вы хотели поговорить со мной?
— О раскопках Шлимана.
— Опять. — Он склонил голову набок, лицо стало непроницаемым. — Естественно. Вероятно, вы хотели бы зайти в мой кабинет.
И пошел прочь, Дебора двинулась следом. Он шел быстро, и ей, несмотря на ширину шага, пришлось чуть ли не бежать.
Кабинет был таким же спартанским, как и весь музей: простые оштукатуренные стены, старая — но не антикварная — мебель, книжные шкафы, пара дипломов на пожелтевшей бумаге и афиша в рамке, рекламирующая посвященную Египту выставку.
Директор сел за свой стол и указал ей на кресло.
— Кофе? — предложил он. — Настоящий. Не «Нескафе».
Дебора из вежливости согласилась. Она подозревала, что в этом маленьком аскетичном царстве кофе получает не каждый. Директор взял телефон, что-то быстро сказал, потом снова переключился на Дебору.
— Итак, у вас есть вопросы?
— Насчет микенских могильных кругов, — начала она. — Они содержали тела?
— Разумеется. Это были могилы.
— Я имею в виду, были ли эти тела еще там, когда раскапывались шахты?
— А-а... — Он поерзал. — Там были останки, да.
— Правда? После стольких лет?
— Вы слышали о болотных людях Северной Европы?
— Конечно.
Тела, о которых он говорил (самые знаменитые — человек из Линдоу и человек из Толлунда), нашли в торфяных болотах Британии и Скандинавии. Они датированы железным веком — примерно первый век нашей эры. По-видимому, эти люди были принесены в жертву — убиты и брошены в болота. В двадцатом веке их обнаружили — в таком хорошем состоянии, что манчестерская полиция по факту обнаружения человека из Линдоу завела уголовное дело. Кости, зубы, мускулы, кожа, волосы, содержимое желудка, удавка на шее — все было ясно различимо.
— Тела болотных людей сохранились благодаря каким-то химическим элементам, — заметила она. — Благодаря очень редкому составу почвы.
— Правильно, — улыбнулся Попадреус, явно довольный, что она знает предмет. — Но такие условия могут быть созданы искусственно. Вы знаете «Гамлета», мисс Миллер? — спросил он. — Трагедию Шекспира.
— Читала. — Дебора нахмурилась. Ее преподаватель литературы любил говорить, что любые серьезные вопросы снова и снова приводят к Шекспиру.
— Помните, что отвечает Гамлету могильщик, когда принц спрашивает, «много ли пролежит человек в земле, пока не сгниет» [6] ?
6
Здесь и далее цитаты из «Гамлета» в переводе Б. Пастернака.