Маска Атрея
Шрифт:
Нет. Если подавить наивную тягу просто подойти к нему и поговорить, чтобы найти выход из этого бредового фарса, оставалось ждать. Ей такой вариант не нравился, потому что хотелось делать что-то конструктивное, но он выглядел самым безопасным. При условии, что она сможет сидеть тихо, пока стрелок не решит покинуть пост.
Сразу же вспомнились другие клише из фильмов — все больше комедии, а не трагедии, — хотя результатом любого из них для нее, возможно, стала бы пуля в голове: непреодолимое желание чихнуть, звонок сотового телефона, внезапная необходимость сходить в
Дебора отрешилась от подобных мыслей и лежала тихо, размышляя над странностью ситуации: лежат себе тихонечко два человека, охотник и жертва, в дюжине футов друг от друга...
Стало ясно, что он охотится за ней, именно за ней, и — в первый раз по-настоящему — вопрос «кто» стал постепенно заслоняться вопросом «почему».
Она улетела в Грецию, чтобы избежать опасности. Трудно не увидеть иронии — а заодно и глупости — этого решения.
«Возвращайся домой. Твоя жизнь в опасности».
Теперь эти слова наполнились смыслом.
Она испугалась, что один из детективов, расследующих гибель Ричарда, совсем даже не полицейский, и была уверена, что кто-то ее преследует. Этот «кто-то» — Маркус, с которым она заключила нечто вроде временного союза, хотя этот союз тоже начинал вызывать сомнения. Однако, если оставить в стороне идиотизм ситуации, Дебора не могла взять в толк, зачем кому-то желать ее смерти. Не потому же, что она узнала что-то важное о смерти Ричарда. Убийцам куда выгоднее, чтобы она оставалась живой и своими нелепыми действиями навлекала на себя подозрения.
А вдруг все это не столько из-за того, что она знает, сколько из-за того, что, как им кажется, она знает?
Она очень быстро добралась до тайной — и теперь неполной — коллекции Ричарда и до файлов в его компьютере. Возможно, она действительно увидела что-то важное, но не поняла, что именно, — что-то, что помогло бы проложить путь от Агамемнона к Шлиману, к Ричарду, к его убийцам...
Дебора смотрела в необычайно синее небо, слушала стрекот сверчков и спрашивала себя, что же она могла упустить.
Потом она услышала какое-то движение внизу. Мотоциклист зашевелился.
О Господи! Началось.
На одно ужасное мгновение у нее мелькнула мысль, что он решил взобраться на подпорную стену, чтобы лучше видеть дорогу. Дебора закрыла глаза и напряженно прислушалась, но ничего не смогла разобрать. Одним движением села на корточки и повернулась, бессознательно приподняв тяжелый рюкзак, чтобы ударить, если над бетонным ободом появится рука, а за ней и шлем.
В тревожной тишине рев заведенного мотоцикла показался таким громким, что она едва не вскрикнула. Через секунду ей достало присутствия духа вновь броситься на землю, чтобы убийца не увидел ее, трогаясь с места.
Секунд двадцать — тридцать она лежала неподвижно. Мотоциклист ехал в гору, надеясь перехватить жертву во время спуска. Дебора подождала еще десять секунд, выглянула за край, чтобы проверить, видно ли его, и бросилась вниз. Вывихнутая лодыжка решительно протестовала, и все-таки, хотя и спотыкаясь, она побежала через дорогу, через край оливковой рощи к фермам у подножия. Все еще доносился слабый треск взбирающегося в гору
Понадобилось меньше минуты, чтобы преодолеть следующую рощу. Добравшись до крутого спуска к дороге, Дебора с трудом остановилась. Мотоцикла слышно не было. Она огляделась, прыгнула вниз и побежала не через дорогу, а по ней. В пятидесяти ярдах впереди был крутой поворот на север — и вниз, к древним руинам и заливу. Футболка промокла, пот лил так, что глаза щипало от соли. Дебора уже проскочила поворот, когда лодыжка подломилась, и она рухнула в кювет.
И все-таки вскрикнула — скорее от злости, чем от страха или боли, словно какой-то давно уснувший инстинкт решил, что эта эмоция полезнее. Дебора с трудом поднималась на ноги, когда услышала пронзительный вой небольшого двигателя. На кратчайший миг замерла, чтобы удостовериться. Да. Это он. Он возвращался вниз и, судя по новой визгливости звука, двигался очень быстро. Он увидел се.
Начинаются гонки.
Дебора посмотрела вперед. Перед ней тянулась дорога, длинная прямая лента раскаленного мерцающего асфальта. Ярдов через сто — немного в стороне — виднелись какие-то строения, но они были отодвинуты в заросшие жесткой травой луга и больше походили на садовые сараи. С тыльной стороны руины отгораживал высокий забор (несколько колонн как раз виднелись за деревьями, окружающими древнее поселение). Еще через двести ярдов дорога упиралась в то, что здесь именовали главной улицей. Если свернуть направо, через пару минут можно быть у сувенирных лавок и кафе.
Только нет у нее этих минут!
Она заставила ноги работать изо всех сил. Кровь из бедра теперь стекала, пачкая носок, и казалось, будто у нее жуткий порез по всей длине ноги. Дебора решила не обращать на это внимания. Про раны и запястье можно пока забыть. Сейчас имели значение обезвоживание, утомление и небольшой вывих лодыжки, из-за которого ее скорость снизилась вдвое.
Еще несколько ярдов...
Она не останавливаясь миновала сараи, замеченная только одинокой козой. Шум мотоцикла немного затих, когда дорога увела его на восточный склон горы, а теперь снова становился громче. Еще один резкий поворот, и он помчится прямо на нее.
Дебора побежала.
Показались древние колонны храма Аполлона, но руины выглядели безлюдными, а главное, их отделяла от Деборы толстая проволочная изгородь. Даже будь на другой стороне полный автобус отпускников-морпехов, это не спасло бы.
Двигатель мотоцикла снова затих. Может, убийца решит, что она снова спряталась, и повернет назад?.. Дебора поморщилась из-за боли в лодыжке и стиснула зубы, словно древний римлянин, во время операции впившийся зубами в кожаный ремень.
Она побежала дальше — голова кружилась, ноги подкашивались — по пылающей мостовой.