Маска красной смерти
Шрифт:
Папа пристально смотрит на волны.
— Случилась кое-что неожиданное, — говорю я.
Я борюсь со словами. Трудно держать все в себе. Эйприл ушла. Мама — не вариант. Элиот просто посмеялся бы. И, конечно же, я не могу поговорить с Уиллом. Остается только папа.
— Твоя мама сказала, что ты влюбилась.
От такого сюрприза я потеряла дар речи.
Влюбиться — самое большое предательство моей клятвы Финну.
— Скажи мне. — Это был приказ, но его голос оставался мягким. Так же он говорил, когда мы были детьми.
После борьбы с Финном я закрылась
— Я не влюбилась, — мягко сказала я, — но есть кое-кто, кто делает меня счастливой.
Меня пугает говорить о чем-то необъяснимом, что не покидает мой мозг.
Элиот делает важное дело, и я хочу помочь ему. Но на каждом шагу мои мысли возвращаются к Уиллу. Я позволяю себе чувствовать. И это заставляет меня ужаснуться.
Я не могу рассказать отцу обо всех моих желаниях. Я напоминаю себе, что Финн вообще не встретил никого, кто мог бы сделать его счастливым. Чувство вины сдерживает меня, но я пытаюсь найти в себе смелость, чтобы говорить.
— Он воспитывает двух своих младших братьев, — говорю я, — один из них нуждается в маске. Самый младший.
— Один ребенок без маски. Это опасно, — его голос мягок. Я получила маску. Финн умер. Ничего не забывается.
Прямо сейчас я хочу сказать отцу, чтобы он обвинил меня. Если он думает, что я была права, давая клятву, что будем счастливы и я, и Уилл. Но что я должна делать, если он согласен со мной? Как я могу дальше жить с этим чувством вины. И если бы он не согласился со мной, как я смогла бы довериться ему снова?
— Я рад, что ты не думаешь, будто влюбилась в принца-племянника, — сказал он и затих, ожидая пока охранники проверят пристань и махнут рукой. Еще я рада, что не влюбилась в Элиота. Это была бы… катастрофа.
Какая-то часть меня верила, что папа готовится сказать что-то значительное и глубокое, но когда он прервал молчание, все что он сказал:
— Я всегда хотел домик у воды. Море завораживает меня.
Он сменил тему. Я могла попробовать на вкус свое разочарование, но все, что я ощущала — солоноватый привкус морского тумана.
— Как ты думаешь, в этом городе когда-нибудь настанет мир? — мой голос был нормальным. Разговорным.
— Я думаю, что мы способны изучить наши ошибки. Но сейчас я в этом не уверен. Есть вещи, которые могут держать нас всех вместе, и мы найдем таких людей.
Жестом он показал в сторону новенького судна.
— Ты думаешь… — мой голос понизился до шепота. — Ты думаешь, здесь есть такие люди? Во всех городах, которые беспокоятся за свое выживание? — Просто он один из всех ученых, кто сохранил хоть каплю человечности.
— Это кажется невозможным, как если бы микроб мог достигать своей цели сам. Но факт остается фактом: мы можем взять этого микроба и направить в нужное нам место.
— Мы можем дать людям маски. Фабрики разрушены, но мы знаем, как построить их заново.
—
Папины охранники тоже не были согласны с его обнадеживающими словами.
Я отвожу взгляд и вижу ребенка, сидящего на краю пристани, свесившего с нее ноги и смотрящего на корабль. Он цвета гниющей пристани, весь коричневый, как неприметная тень. Я делаю два шага к нему и держу в вытянутой руке яблоко.
В этот момент мальчик пристально на меня смотрит. В отличие от других детей у рынка, он не бежит ко мне и окружающим нас охранникам за едой. Он не хватает нас своими руками, но после длительного наблюдения за мной переводит взгляд на яблоко, мальчик хватает его и опять усаживается на пристани, прижимая к себе еду, как большую награду.
Глухой стук бегущих ног пугает нас и, повернувшись, мы видим мужчину в коричневой одежде, он спотыкается о пирс. Когда он видит наши внимательные взгляды, начинает кричать.
— Наука убивает нас!
Он скидывает одежду, показывая нам яркие пурпурные шишки и кровоточащие раны. Он поднимает руки. Черная коса вытатуирована на его ладони.
Я хватаю отцовскую ладонь, в то время как несколько охранников встают перед нами. Другие отходят в оборону. Они не хотят прикасаться к нему.
Я пристально смотрю на него. Поразительно. Его оставшаяся одежда недостаточно скрывает степень его болезни. Он уже должен быть мертв.
Его лицо искажено ненавистью, он без маски. Охранники направляют пистолеты ему в лицо. Они не рискуют напрямую касаться его. Я поправляю свою маску, чтобы быть уверенной, что не дышу исходящей от этого мужчины болезнью, и вижу, как один из охранников делает то же самое. Он толкает мужчину, заставляя отойти от нас. Тот, сверкнув взглядом, дернулся в нашу сторону, но только прошептал:
— Наука потерпела неудачу, — его голос печален и мягок, мы едва слышим его. Охранники снова толкают его.
— Он не ранен, — говорит папа.
— Конечно, нет, доктор Ворс.
Папа и я притворяемся, что не слышим выстрела позади здания.
— Дождь пойдет, — сказал охранник, стоящий рядом с нами.
Океан отображает пасмурное небо.
Мы бредем к Аккадским Башням.
— Он был болен, — говорю я низким голосом.
— Да, — отвечает папа. — Некоторые из них держатся дольше, чем обычно.
Я содрогнулась.
Охранник был прав. Начался дождь. Я думала, что папа тайно с кем-то встречается в книжном. Я могла бы спросить отца, ставят ли нас под угрозу его действия, но тогда он может спросить меня о том же. Был только один звук, сопровождающий нас на всем пути до Аккадских Башен — капли дождя, барабанящие по тротуару.
Глава 12
Пока вечер перетекает в ночь, мы разговариваем меньше чем обычно, зная, что стражи слушают прямо за дверью. Отец приходит в мою спальню и сам смешивает мне снотворное.