Маскарад лжецов

Мейтленд Карен

— Тогда ты и жить будешь бедно.

Осмонд снова сжал кулаки.

— Я могу заработать на...

— Что это за звук? — Жофре, уже не притворяясь спящим, откинул плащ и смотрел куда-то за огонь.

Зофиил мгновенно вскочил и вгляделся во мрак. Мы прислушались, но различили лишь потрескивание поленьев и грохот бегущей воды. Через несколько мгновений Зофиил мотнул головой и опустился на место. Тем не менее взгляд его по-прежнему то и дело беспокойно устремлялся в непроницаемую тьму.

Родриго, покосившись на Осмонда, все еще красного

от обиды, нарушил затянувшееся молчание.

— А ты куда путь держишь, Зофиил?

— Я намеревался отправиться в Бристоль и там сесть на корабль. У меня дела в Ирландии.

— Ты опоздал, — вмешался Осмонд. — Если на ярмарке сказали правду, то закрыты все порты от Бристоля до Глостера.

Он заметно повеселел от мысли, что великий Зофиил столкнулся с непреодолимой преградой. Фокусник сверкнул глазами.

— В Англии есть и другие порты, кроме Глостера и Бристоля, или в школе тебя этому не учили? Я, разумеется, полагаю, что ты получил какие-то начатки образования. Хотя, возможно, твой бедный учитель сразу поставил на тебе крест — и кто его за это осудит?

Адела снова схватила Осмонда за рукав и с робкой улыбкой обвела нас взглядом.

— Куда вы теперь пойдете, раз ярмарка закрылась?

— Мы трое идем к усыпальнице святого Джона Шорна, — ответил Родриго, не дав мне раскрыть рот. — Сам я там не бывал, но камлот говорит, что в городе много гостиниц, много паломников. Будет и заработок, и крыша над головой. Думаем пожить там, пока не кончится чума. Если гробницу не закроют.

Осмонд нахмурился.

— Я думал, что знаю всех английских святых, но про такого впервые слышу.

— Потому что он не святой, — вставил Зофиил, по-прежнему напряженно вглядываясь в темноту.

Мне пришлось объяснить:

— Да, его и впрямь пока не канонизировали. Только не говори это громко в его усыпальнице — местный причт и селяне могут оскорбиться. Он умер меньше тридцати лет назад; тамошние жители твердо верят, что праведного Джона причислят к лику блаженных, поэтому величают его святым уже сейчас. Как бы то ни было, совершенные им чудеса собирают толпы.

— Чудеса, не удостоверенные святой церковью, — буркнул Зофиил.

— Тем не менее народ в них верит, а где народ, там и денежка.

— Что за чудеса? — с жаром спросила Адела.

— Он был настоятелем церкви в Норт-Марстоне, где теперь хранятся его мощи. Как-то там случилась сильная засуха. Скотина, посевы и люди погибали. Говорят, праведный Джон ударил посохом, как Моисей, и из земли забил родник, который не пересыхает летом и не замерзает зимой. Поскольку при жизни праведный Джон исцелял простуду, горячку, меланхолию и зубную боль, а также оживлял утопленников, люди теперь стекаются к источнику, чтобы избавиться от этих хворей. У кого в жизни не было горячки и не болели зубы?

— А как же люди тонули в Норт-Марстоне, если там не было воды? — спросил Зофиил. — Или они так старались исцелиться от насморка, что падали в чудесный родник?

Это он ловко подметил. Чего-чего, а ума

Зофиилу было не занимать.

— Я за что купил, за то и продаю. А еще многие паломники приходят подивиться на башмак. Это чудо собирает огромные толпы.

Зофиил фыркнул.

— А, прославленный башмак! Вот уж верное свидетельство, что все это бессовестный обман, дабы выманить деньги у простаков!

— Но когда люди верят, они исцеляются. Искусство — продать человеку то, во что он верит, и тем подарить надежду. А надежда всегда подлинна, даже если зиждется на обмане.

— Жалок тот, кто нуждается в такой надежде, камлот.

— А что за башмак? — перебила Адела и залилась краской, поймав на себе презрительный взгляд Зофиила.

— Говорят, что, исцеляя одного беднягу, отец Джон загнал беса подагры в его башмак. Старожилы клянутся, что сами видели черта в башмаке, но потом тот сделался маленький, как букашка, вылез через дырку для шнурка и улетел. Теперь башмак стоит в усыпальнице. Говорят, если сунуть в него ногу, подагра улетит, как черт, через ту же самую дырку. Люди...

— Слушайте! — снова крикнул Жофре.

Мы замерли, прислушались и на этот раз тоже различили звук: очень далекий, но легко узнаваемый. Кто-то выл в темноте. Вой повторился три раза, затем стих.

Родриго плотнее закутался в плащ.

— Спи дальше, ragazzo. Всего лишь собака воет.

— Это не собака, а волк, — резко проговорил Зофиил.

Адела ахнула; Осмонд обнял ее, словно защищая от опасности.

— Не надо так шутить. Ты пугаешь Аделу.

Как ни хотелось мне успокоить женщину, пришлось сказать правду.

— Зофиил не шутит. Это и впрямь волк, но с другой стороны холма, не в ущелье. И даже если он будет ближе, пламя его отпугнет.

— Да, если волк — зверь, — сказал Зофиил, — а если человек, то пламя привлечет его к нам. — Он напряженно вглядывался в темноту за входом, сильно подавшись вперед и нащупывая за поясом кинжал. — Многие разбойники перекликаются по-волчьи да по-совиному. В таких ущельях они обычно и прячутся.

На Осмонда эти слова подействовали, как удар грома. Он стиснул Аделу так, что, казалось, сейчас ее раздавит. По лицу его было видно, что он готов выбежать из пещеры и в одиночку схватиться с бандой головорезов, если только найдет в себе силы разжать объятия.

Мне захотелось ободрить всех шуткой.

— Ну слава богу, Зофиил, а то уж я испугался, что ты говоришь о волках-оборотнях. Коли речь всего лишь о грабителях и душегубах, то четверо таких молодцов легко с ними справятся. К тому же пещеру с дороги не видно, так что они и не заметят нашего огня.

Фокусник, как всем нам предстояло вскорости убедиться, не любил, когда отмахиваются от его слов. Глаза его сузились, рот сложился в уже знакомую мне язвительную усмешку.

— Оборотни, камлот? Ведь ты же не веришь в сказки, которыми пугают детей и женщин? Мне ты не показался суеверным глупцом. Вот если бы такие слова произнес наш юный Осмонд...