Маскарад
Шрифт:
Она обернулась к Алессандро, и в бледном свете луны он заметил блестки слез на ее щеках.
Гвидо вел гондолу вдоль широкого юго-западного фарватера, что позволяло значительно удалиться от маршрутов французских патрульных лодок. Алессандро знал, где он наймет карету, как только они высадятся на материк. Он хотел снять заброшенный дом в деревне, где они были бы в безопасности, пока он будет набираться сил.
Паоло мирно спал у него на коленях. Алессандро чувствовал на своем лице
Алессандро не знал, как ему пробиться через отделяющий их друг от друга почти осязаемый барьер, как положить конец долгой ссоре, подобно расселине лежащей между ними.
Он думал о том, что во дворце она выглядела еще красивее, чем в снах, которые мучили его в тюрьме. Тогда он бесился на нее, ругал последними словами ее и ее любовника. Обзывал их, желал, чтобы они очутились в аду. Но когда он, Фоска и Паоло сели в лодку, гнев и обида внезапно исчезли, как исчезает гной из вскрытого врачом нарыва. «Она любит меня. Она выбрала меня», – думал Алессандро.
Ощупью в темноте он нашел ее руку и сжал грязными пальцами. В ответ она приложила его руку к своей щеке. Он ощущал теплую влажность ее слез.
– Я люблю вас, Фоска, – мягко произнес он.
– Мне так жаль, Алессандро, – прошептала она. – Так жаль.
– Ах, Фоска, это мне следует сожалеть.
– Алессандро, я люблю вас, – сказала она. Барьер пал. Расселина сомкнулась. Оказалось, это так легко. Его мать была права: прости и живи. А он чуть опять не оказался в дураках.
Паоло вздохнул и пошевелился на его коленях. Нога Алессандро сильно болела, и он не смог сдержать стона.
– Дайте я его подержу, – предложила Фоска. Алессандро передал ей спящего мальчика и помог поудобнее устроить его на коленях. Он протянул ногу и осторожно растер ее.
– Больно? – озабоченно спросила она.
– Немножко, – признался Он. – Боюсь, госпожа, сегодня вам придется демонстрировать свое умение. Она улыбнулась.
– Это доставит мне удовольствие, синьор!
– Боже мой, а этот парень дрался умело!
– Вы были излишне безрассудны, – сказала Фоска. – Я удивилась.
– И напрасно. Если вспомните, с момента нашей встречи я совершил массу безрассудных поступков.
– Вы сожалеете о вашем последнем поступке? – с хитрецой спросила она.
Он снова взял ее за руку.
– Нет, Фоска, никогда не сожалел.
Лодку покачивало. Гвидо мурлыкал песню. Фоска прикрыла глаза. Все походило на восхитительный сон:
– Мы никогда не вернемся сюда, – печально сказала она.
– Да.
– Это как сон или представление – захватывающее, шумное и такое реальное, что забываешь, будто это только иллюзия. А потом вдруг наступает конец.
– Я видел здесь незабываемый сон.
– Алессандро, – спросила Фоска после некоторого молчания, – а ваша мать сказала правду? Рафаэлло действительно ваш сын?
Он коротко рассмеялся.
– Насколько мне известно, нет. Слава Богу!
– Вы хотите сказать… ваша мать…
– Состряпала всю эту сказку, – кивнул он головой. – Не правда ли, она была блестяща? Клянусь, ей надо было стать юристом. Помните, она сказала: «Вы слышали, мой сын признал»?.. Она была великолепна. Воистину венецианка до кончиков ногтей, которая так умело прядет свою фантастическую ложь, что все верят ей. Я сам почти поверил.
– Значит, вы никогда не знали еврейку по имени Даниэлла?
Он поколебался, но не дольше доли секунды.
– Я никогда не знал никакой еврейки. И я, конечно же, до встречи с вами не сделал ни одной женщине предложения выйти за меня замуж. Должен признать, что эта часть ее повествования была немного рискованной. Я удивлен, что Раф не поймал ее на этом.
– Но ведь именно Даниэлла была его матерью, – напомнила Фоска. – И он хотел верить, что она была добропорядочной девушкой.
– Уверен, она действительно была такой, – задумчиво проронил Алессандро. – Такие девушки, как она, не признаются своему любовнику в беременности, понимая, что они не пара друг другу.
Алессандро немножко подвинулся, чтобы уменьшить давление на раненую ногу.
– Эй, Гвидо! Знаете ли вы небольшую бухту в пяти милях ниже Местре, позади тех островов, где рыбаки вяжут свои сети?
– Да, синьор, знаю.
– Вот туда мы и направляемся. И прошу побыстрее.
– Слушаюсь, синьор, – весело сказал Гвидо. Алессандро снова поерзал.
– Ох, проклятая нога. Что это? – Он нагнулся и достал из-под скамьи карнавальную блеклую маску. Она отсвечивала в бледном свете луны как призрачная шелуха. Зловещая, с выдающимся вперед носом, выступающей верхней губой, бессмысленными черными глазами.
– Уверен, что там, куда мы едем, она нам не понадобится.
Он перебросил маску через борт гондолы в лагуну. Невесомая и белая, как клочок пены, она поплыла по волнам, и ветер сносил ее как опавший лист к мерцавшему в ночи городу, откуда она и появилась.