Маскарад

Питерс Натали

Капитан судна мертвой хваткой удерживал огромный штурвал и мужественно переносил бурю.

Несколькими часами позже, когда ветер утихомирился, капитан приказал снова поднять паруса и направился вниз, в свою каюту. Когда он приблизился к ней, то услышал громкие стоны и обрывки молитвы на идиш. Он вошел в каюту и увидел там небольшого, одетого в черное мужчину с бородкой, лежавшего на спине в луже рвоты. Несчастный вертелся, согнувшись в три погибели. При каждом раскачивании судна на все еще бурных волнах он корчился и жалобно стонал.

– О Бог – покровитель евреев, – бормотал он. – Я знаю, что я жалкий

грешник, но никто не заслуживает подобного наказания!

Капитан рассмеялся.

– Ну, Малачи, разве я не говорил вам, что погода подозрительно хороша? Я боялся, что за весь рейс вы так и не узнаете, что такое настоящая буря. – Он опустился на колени рядом с крошечным человеком и нежно приподнял его за плечи. – Вам, старина, нужно помойное ведро?

– Ведро?.. Ведро?.. – пропищал Малачи. – Зачем мне ваше ведро? У меня в животе уже ничего не осталось, даже внутренностей. Я все отрыгнул в море. Теперь я пустая раковина. От человека осталась лишь оболочка.

Большой мужчина безжалостно рассмеялся.

– Заклинаю вас, Рафаэлло, уходите. Если вы не можете посочувствовать умирающему…

– Вы не умираете, Малачи. Просто хотите, чтобы вам посочувствовали. Я пришлю к вам боя с какой-нибудь едой.

– Едой? А как я стану есть, коль у меня нет желудка? Умоляю вас, Рафаэлло, дайте мне спокойно умереть. Когда увидите мою жену, передайте ей, что я ее люблю, да и своих малышей тоже. Присмотрите за ней. Надеюсь, что после этой поездки у меня все-таки кое-что останется…

– Я проверил трюм. Немного черной патоки разлилось – раскололись бочки, – но с остальным все в порядке.

– Это хорошо, – проворчал Малачи. – Теперь я могу спокойно умереть, зная, что о моей семье позаботятся… Забавно… Оказывается, смерть совсем не ужасна. Как я всегда и думал, она приносит облегчение. Как хорошо, когда познаешь еще одну, последнюю истину.

– Оставьте ваши философствования до берега, – посоветовал Раф. Он просунул руки под плечи и колени Малачи, легко приподнял его и уложил на койку, прикрыв одеялом. – Думаю, вы, Малачи, выживете. Буря окончилась, и море уже спокойное.

– Спокойное? Взгляните на фонарь наверху. Он раскачивается так, что бьется о потолок. Все в каюте движется и вертится. Когда койка наклоняется, то мне кажется, она вот-вот разобьется о противоположную стену комнаты. И вы это называете спокойным морем?!

– Не думайте об этом, – посоветовал Раф. – Думайте о том, что возвращаетесь домой. Теперь можете хвастаться перед девочками, вы – настоящий герой.

– Герой? – пропищал Малачи. – Я не герой. Я жертва, обыкновенный человек, купец. Если человек должен плавать на корабле, то пусть Бог снабдит его крыльями и чешуей. Человек – сухопутное животное. Двуногое. Он обитает в городах – вместе с другими людьми.

– Конечно, конечно. В убогих комнатах без вентиляции, прислушиваясь к звукам, которые издают, занимаясь любовью, другие, вдыхая чад от приготовляемой соседями пищи и воздух, которым они дышат. Нет, Малачи, вам от жизни нужно слишком мало. Человеку не пристало жить, как нам, в загаженных гетто, в которых христиане не стали бы держать даже свиней. Куда лучше иметь грациозный палаццо, возведенный на обширном открытом участке земли, и несколько апельсиновых и оливковых деревьев. Однако я еврей, а потому не вправе

рассчитывать на такое жилье. И поэтому дайте мне высокий корабль с открытыми палубами, а к тому же столько свежего воздуха и солнца, сколько я захочу.

– Ваши разговоры, Рафаэлло, о затхлом воздухе и вонючей пище отнюдь не улучшили мое состояние. Сжальтесь, прошу вас, над своим старым другом. Вы – моряк, храбрый человек. А я – всего лишь бедный ученый…

Их беседу прервал матрос.

– Господин, слева по борту судно! Венецианский военный корабль. Точнее, то, что от него осталось.

Раф Леопарди вышел и стал рассматривать судно в подзорную трубу. Оно сильно накренилось. На нем не хватало одной мачты и, как полагал капитан, имелось серьезное повреждение на правой стороне носовой части – как раз над ватерлинией. Он отдал приказ матросам подвести свой корабль «Мага» к потерпевшему бедствие судну и спустить на воду небольшую шлюпку. Абордажную команду возглавил он сам.

Корабль умирал. Недавно он был в бою. Не были даже закрыты некоторые орудийные порты. [3] Едкий запах исходил от пропитанной дымом и кровью палубы. Если бы не сбивший пламя шторм, «Серениссима», безусловно, сгорела бы. Не смытые за борт убитые или захлебнувшиеся моряки лежали на нижних палубах. Высадившиеся с шлюпки матросы обнаружили внизу несколько выживших человек команды, в том числе адмирала Анджело Сагредо, командующего венецианским флотом.

Они закрепили буксирный трос, а спасшихся моряков переправили на борт «Маги». Большая их часть страдала от охлаждения и истощения. Когда Сагредо пришел в себя, он рассказал Рафу, что его корабль дал бой пиратам, которых отогнал шторм.

3

Герметически закрывающиеся вырезы в бортах судов типа амбразуры для пушечных стволов военного парусного судна.

– Два моих корабля пошли на дно со всеми матросами, – печально сказал адмирал. – Остатки флота. Два года назад сенат отправил нас в море с заданием очистить его от пиратов. Мы просили подкрепления, больше боеприпасов, кораблей и моряков. Но новый комиссар Лоредан нам в этом отказал. Ответил, что не в силах выполнить наши просьбы. Ему нужны деньги на балы для иностранцев.

Раф кивнул, почувствовав прилив злобы. Итак, Лоредан виновен в столь жалком окончании благородного крестового похода против пиратов из варварских племен с целью очистить Адриатику и Средиземноморье.

Лоредан! Раф знал его. Помнил ужас, охвативший гетто в те дни, когда ужесточились ограничения для евреев. Тоже дело рук Лоредана. Когда новые законы вступили в силу, дед Рафа решил покинуть свой дом и попытаться обосноваться в стране с более благоприятным для деятельности климатом. Раф отказался присоединиться к нему.

– Разве ты не понимаешь, что именно этого они и добиваются от нас? – убеждал он деда. Но старик устал от противоборства с венецианским правительством. По пути в Грецию он заболел и скончался. Раф винил в его смерти Лоредана. «Почему они не могут, – спрашивал он себя, – оставить евреев в покое, пусть даже не предоставляя им возможности участвовать в своем правительстве?»