Маски сброшены

Шишина Ксения

— Ты их уже разделила. Ты была рядом. В те месяцы ты всё равно что была в моей голове. Я рассказывал тебе всё, всё, что думаю, или что мне снится.

Картер горячо обхватывает моё колено через чулок. Его рука очень тёплая. Рука разгорячённого алкоголем человека. От него им не разит и не пахнет так, что могло бы охватить неприятие. Я хочу остановить момент, замедлить мгновение. Или запрыгнуть на Картера. Но он просто пьяный. Трезвый он совсем другой. Ему нужно проспаться. Не для того, чтобы быть отдохнувшим для секса, нет,

потому что у нас его не будет. Просто на свежую голову обойдётся без мыслей о сохраняющейся любви ко мне.

— Это не то же самое, Картер. Я не ты, ладно? — мой отец жив, ему пятьдесят пять, и он уже не умрёт в мои двадцать шесть. Он проходит регулярные обследования, что иногда просто смешно, то, как часто он это делает, что-то даже чаще, чем раз в полгода. В основном смеялся над этим Картер. Но стал смеяться меньше после смерти отца. Его отец не любил посещать врачей без весомого повода. Никто не любит врачей. Но Питер и не стремился преодолевать эту нелюбовь. — Я бы сделала всё то же снова. Оказала поддержку…

— И сексом в том числе, да? Он умер, а у нас словно случился второй конфетно-букетный период.

— Это было…

— Не в прошлом. Я не хочу, чтобы ты становилась прошлым. Это всё ещё мы.

— Я не знаю, Картер.

Часть третья

Он пытается обхватить моё лицо, но я поднимаюсь с места. Нет, я не могу. Только не его прикосновения. Тем более к подбородку. Такие прикосновения всегда были моей слабостью. Не нежные, но и не жёсткие. Просто твёрдые с плотным примыканием пальцев к коже.

— Всё ты знаешь, Киара, — он тоже встаёт с дивана и в два шага оказывается рядом со мной. Взгляд, что прикован к моим глазам, как раз-таки жёсткий и внушающий боль. Его боль вызвала я. И я за неё в ответе. Картер подходит ещё, и я задыхаюсь от спазмов в горле, когда он обхватывает мою шею именно так, как всегда. — Я был с этими песнями много часов, дней и недель. Они значили что-то, потому что так бывает постоянно, но они не были лучшими для меня. Я не скучаю по ним. Я скучаю по тебе и по Джеку. По этому дому, где больше нет меня. Мне не похуй только на то, что ты не спросила. Что не поговорила со мной о Кеннете и об остальном. Что у нас что-то случилось, или я стал другим, и ты запуталась. Ты же запуталась?

— Запуталась. Но и ты… Я сожалею, что не спросила, Картер, но я действительно думаю, что ты меня перерос.

— Что неправда. Я потерял отца, и это не изменить, но тебя я терять не хочу. Ни в каком смысле.

— Ты съехал.

— Да, съехал, — Картер разворачивается и идёт обратно к дивану. Джек приподнимает голову, высовывает язык, но в остальном своего положения не меняет. — Есть кое-что, чего ты не знаешь. Я должен был сказать, как только сам узнал. Но это непросто. Нет, это самое сложное в моей жизни на том её этапе, на котором я сейчас нахожусь.

— Что самое сложное?

Я

смотрю на Картера, наблюдаю за его поступью и за тем, как он садится лишь с краю. Что с ним происходит? О чём он не сказал? О ребёнке на стороне, зачатом до меня? Я не первая девушка Картера Винтерса. Гипотетически кто-то да мог от него родить и утаить всё в то время. Не знаю, с какой целью. Но в любом случае я не против его детей. По-моему, не против. Он хотел детей. Если мы сойдёмся вновь, я не буду злобной мачехой, как и не стану просить об отношении ко мне, схожем с отношением к родной матери.

— Я обследовался, пока ты была в туре, — Картер садится на диван. — Думал, что когда ты приедешь, мы сможем поговорить уже более конкретно. Более… предметно.

— Предметно?

— О семье.

Я сглатываю, потому что Картер смотрит на меня разочарованным взглядом. Это самое разочарование словно можно обхватить в воздухе, становящемся плотной завесой. Словно взор застилает туман. Семья… Меньше всего мы сейчас похоже на неё. И почему у меня такое чувство, что что-то вообще не так, а причина меньше всего заключается в моём поступке?

— О детях.

— Да, о детях. Или об одном ребёнке. Конечно, для начала об одном. Всё начинается с одного.

— Ты обследовался, — не похоже, что мы говорим про другую женщину, бывшую до меня, или когда я подолгу отсутствовала дома. — Ты болен? — у меня перехватывает дыхание просто от мысли. Он никогда не курил и особо не пил, и всегда старался вести здоровый образ жизни. Но так говорят и про людей, у которых, тем не менее, потом обнаруживают рак или что-то такое же опасное. — Чем ты болен? Это излечимо?

— Я не умру, если ты об этом, — сразу отвечает Картер. — То есть когда-то, конечно, умру, но не прямо сейчас. У меня плохая спермограмма, Киара. Это означает, что мой род может на мне и закончиться.

Он говорит это вот так просто, но на его лице отражается целая гамма эмоций. Тревожность, стыд, ощущение тупика, потерянность, истощение, апатия, неудобство, беспомощность и отчаяние. Будто он чувствует себя виноватым передо мной. Дело не во мне, дело сейчас совсем не во мне. Только в нём. Я не уверена, что говорить. Жалеть? Да он пошлёт меня нахрен вместе с моей жалостью. И если мы не вместе, то его сперма, его сперматозоиды… Какое отношение они имеют ко мне?

— Нужно пройти лечение. Я не врач, но неправильно, если всё, что тебе сказали, это что у тебя проблемы. Ты ещё молодой, и медицина шагнула далеко вперёд.

— Шагнула, да. Меня не отправили домой просто с диагнозом. Но дело и не только в нём. Я говорил о детях с тобой, Киара, а не с какой-то другой женщиной.

— Я знаю, Картер, что это была я. Была. Но теперь…

— Ну понятно, — ожесточённо выговаривает Картер. — И когда снова в тур?

— Про тур я ничего не говорила, — шепчу я. — Не надо этого.