Маски
Шрифт:
…Звонит телефон в квартире Костиковых. Анфиса Петровна снимает трубку.
— Такси? 55–25.
— Фиса? Это я. Так, значит, на рыбалку в субботу едем… — говорит Костиков и мечтательно продолжает: — Говорят, на Варварином озере меченосцы клюют со страшной силой…
На лице Анфисы Петровны удивление, переходящее в испуг.
— Витя, ты никогда в жизни не удил рыбу и сейчас говоришь какой-то бред. На тебе явно сказалось нервное напряжение…
Костиков продолжает увлеченно:
— Вуалехвостки идут прямо на голый
Фиса говорит, всхлипывая:
— Витя, покажись врачу, возьми бюллетень и немедленно — домой.
Костиков кладет трубку и сухо спрашивает Жежеренко:
— Чем могу служить?
У Жежеренко глаза навыкате от злости.
— Товарищ Костиков, сколько это может продолжаться?! Это же тиранство. Я не сплю, жена заболела.
— Так мы же не поликлиника, — спокойно, бесстрастно отвечает Костиков.
— Мой дом…
— Мы не жилищный отдел.
— Понимаете, это вроде как хулиганство.
— Хулиганством занимается милиция.
— Я прошу вас не давать больше моего номера. Я бы выключил свой телефон, но я ответственное, руководящее лицо, и мне могут звонить по особо важным делам… Так что я прошу…
— Напишите заявленьице. Разберем.
— Куда? На чье имя?
— На мое имя, — говорит Костиков, с достоинством указывая на себя.
— Как? Какое заявление?
— Такое: что вы просите меня не давать вашего номера заказчикам такси и обязуетесь завтра же переменить мой номер…
— Но я не могу…
Костиков говорит спокойно:
— Извините, я занят. Вынужден прервать нашу беседу.
Жежеренко машет руками:
— Нет, нет, нет!
Он хватает со стола листок бумаги, карандаш и пишет.
— Не карандашом, а чернилами, — брезгливо замечает Костиков.
Жежеренко нервно рвет листок, берет другой, пишет, подает Костикову, но тот возвращает:
— В двух экземплярах.
— Это что еще такое? — возмущается Жежеренко.
— Такой порядок.
Жежеренко пишет и отдает оба экземпляра Костикову. Костиков говорит:
— Отдайте не мне, а секретарю. И ждите.
— Издеваетесь? Да?! — кричит Жежеренко. — Глумитесь?!
Костиков смотрит на него презрительно-иронически, говорит:
— А что вы мне тут истерику устраиваете?
Дрожа от гнева, Жежеренко выходит.
Квартира Костиковых. Утро. Костиков бреется. Звонит телефон. Костиков берет трубку.
— Такси? 55–25,—говорит он. — Ах, вам не такси?.. С телефонного узла? Какой теперь мой номер?.. 33–44? Спасибо. Это не бывшая парикмахерская случайно?.. Нет?.. У кого, говорите, был этот номер?.. У Тарантасова?
Костиков кладет трубку и кричит:
— Фиса! Фиса!
С кухни прибегает Анфиса Петровна в фартуке.
— У нас новость! Скажи, что появилось в нашей комнате?
Фиса
— Тишина! — И добавляет: — Теперь спи спокойно, товарищ Жежеренко.
Боком, боком…
Арсений Полтинников хотел стать литератором.
Но литератором Арсений Полтинников стать не мог.
Ни сейчас. Ни позже, в будущем.
Создатель не вложил в его душу ту искру, из которой можно воздуть огонь литературного творчества.
Но Полтинников был дерзок. Он был настойчив. Он искренне верил в пословицу: «Терпение и труд все перетрут».
В результате труда и терпения возник роман. Он назывался «На Волге широкой».
Роман нигде не был напечатан. Но именно благодаря ему Полтинников прославился…
И не в плохом смысле, а в хорошем.
Случай редкий. Но он, как говорят, имел место. Это историческая правда.
…Главным героем произведения была токарь судоремонтного завода Маша Петрова. Маша любила мастера Иванова. А Иванов любил фрезеровщицу Сидорову. А Машу Петрову любил технолог Александров.
Иванов, как оказалось, был женатым и любил… выпить. Александров в браке не состоял, но допускал брак производственный. Сидорова никого не любила и работала хорошо.
Маша сумела пленить сердце Иванова. Он бросил пить и ушел от жены. Разочарованный Александров с горя запил и сделал предложение Сидоровой. Вскоре они вступили в брак. После этого события Александров стал выпускать только качественную продукцию, а Сидорова начала работать плохо, опустилась и погрязла в быту.
К Маше Иванов не пришел, хотя и от жены ушел. И Маша стала «крутить» с Александровым, к которому прежде была равнодушна…
Вот так примерно развертывался сюжет романа Арсения Полтинникова. Так складывались судьбы героев.
Но еще драматичнее была судьба самого романа: его нигде не хотели печатать.
Автора упрекали в схематичности сюжета и банальности ситуаций. Порою даже спорили с ним о написания отдельных слов. При этом ссылались на Даля и Ушакова.
Свой роман «На Волге широкой» Полтинников забросил. Но зачастил на различные литературные собрания.
Здесь он как-то возмужал, почувствовал в себе силу. Говорить на собраниях было не так уж трудно. Можно было говорить и «совсем не то». Последнее даже лучше: все выступавшие после Полтинникова критиковали его, и имя этого оратора не сходило с уст.
Полтинников стал известен. Видимо, поэтому одно издательство предложило ему быть консультантом-рецензентом.
Но консультироваться у него никто не хотел. Полтинников это чувствовал и огорчался.
А потом перешел к действиям. И однажды в издательство поступил роман… «На Волге широкой». Теперь, правда, он назывался иначе: «На стрелке далекой»; и фамилия автора была другая — А. Рубанков.