Маскировкой седину не скроешь

Алтынов Сергей Евгеньевич

Позже Ильдар сообразил, что меч был лично Директора и тот брал его с собой именно в такие поездки.

– Поставить его на колени…

Дальше прапорщик сказал, что потерял сознание и ничего не помнит. Майора инженерных войск он более никогда не видел. А самого прапорщика через месяц обменяли на родственника полевого командира, которого сумел захватить спецназ МВД… Таким образом, Ильдар понял, что Директор – это не просто человечишко, любой ценой рвущийся к большим деньгам. Это законченный, прирожденный негодяй, получающий наслаждение от чужих страданий. Особенно если страдает кто-то более высокий, более красивый или талантливый. Наверное, в этом и был главный смысл жизни Директора, ради

ЭТОГО он и стремился к власти! Позже Ильдар отошел от криминальных дел, заимел две фирмы-магазина по продаже мотоциклов и квадроциклов, имел неплохой доход, хоть и не являлся богатеем по нынешней шкале ценностей. О беспредельщиках и их лидере Вове он с тех пор не слышал. Те, несмотря на всю свою отмороженность, не афишировали себя в «мирной жизни», стало быть, побаивались… Такое положение дел вполне устраивало Ильдара – беспредельщики точно в воду канули, считай, и не было их. А сам Ильдар – предприниматель, вполне положительный персонаж, судимостями лишний раз, для красного словца, не бравирующий… Старался он забыть и о Вове-беспредельщике, и о Директоре, а вот они об Ильдаре забывать не пожелали.

А авторитет, который с помощью кума спас тогда Ильдара, погиб.

Когда они покинули ресторан, Ильдар решил проводить Люсю до снятой для нее квартиры. У подъезда сидели четверо переростков лет двадцати с бутылками. Когда Ильдар и девушка прошли мимо них, они стали громко и с выражением обсуждать достоинства и недостатки Люсиной внешности. В другой раз Ильдар уделал бы всех четверых без лишних вступлений, но сегодня он не хотел лишнего шума. Девушка же остановилась у самых дверей дома, повернулась и двинулась в сторону развеселой компании.

– Ты куда? – Ильдар взял было ее за плечо, но Люся мгновенно высвободилась.

– Пойду выпью с ними, – пояснила она и быстрым шагом сблизилась с четырьмя высоченными гопниками.

А в следующую секунду один из них с хрипом свалился со скамейки, держась за горло (Люся рубанула его ребром ладони точно под кадык), второй взвыл от удара по голени, у третьего Люся ногой выбила из рук недопитую бутылку, перехватила ее за горлышко, перехватила за дно и тут же снесла это самое горлышко молниеносным ударом.

– Еще раз здесь увижу, хребты перешибу! – Люся вырвала вторую бутылку у онемевшего четвертого и ударом о близрастущее дерево превратила ее в страшное оружие, именуемое «розой»…

Ильдар перевел дух, лишь когда гопников и след простыл. Но в то же время не без удовлетворения отметил, что Калистратов и Вова такой Люсечке вполне по зубам.

6

– Благодарю, Румын! И вас, Леонид Григорьевич, и вас, девушка, – кивнул в сторону Ольги Ганс.

В иной ситуации Ольга показала бы ему «девушку», но сейчас промолчала. Времени было не так уж много, а нужно было еще допросить захваченного в плен. Миновав три двора, машина затормозила. Валера выбрал самый глухой двор, но при этом остановил машину так, что в любой момент мог дать и задний, и передний ход.

– Сейчас он нам много интересного расскажет! – произнес подполковник, доставая оружие.

Пленный громила опустил взгляд, вновь затрясся мелкой дрожью.

– Он сейчас скажет, что ничего не знает, – вставил свое слово Валера.

– Тогда мы его убьем, – проговорил Леонид.

– А вы менты? – подал наконец голос громила.

– Ага, – кивнула Ольга, раскрыв удостоверение.

– Тебя убить хотели. Вовчик говорил, «ментовку» Ларионову завалить надо… Вы это… Не убивайте меня, а?

Сказано это было с такой непосредственностью, что Леонид с Валерой чуть не рассмеялись. Голос у громилы стал тоненьким, почти детским.

У Директора между тем сутки также выдались не из легких.

С самого раннего утра к нему пожаловали двое вожаков «либеральной оппозиции». Директор именовал их не иначе как Дурачина и Дурачишка. Дурачина был высоченным кучерявеньким недорослем с тупым взглядом коровьих глаз, при этом вечно изощряющимся в остроумии. Острил он как на публике, так и в узком кругу и всегда на одну и ту же тему. Можно было заключать пари, на какой минуте беседы, первой или второй, Дурачина произнесет слова «трахать», «импотенция», «кастрация» или еще что-нибудь в этом духе. «Кто о чем, а вшивый про баню!» – мысленно осаживал Дурачину Директор, но вслух ничего не произносил. Потому без данных тем и слов Дурачина не мыслил ни одной беседы, включая дискуссии о макроэкономических вопросах. Если бы имиджмейкеры запретили ему касаться сексуальной тематики, то Дурачина просто тупо пялился бы на своих оппонентов, не в силах выговорить ни слова. Дурачишка была тощим, болезненным существом с желтеньким костяным личиком. Пол Дурачишки определить было крайне сложно, сама же она как-то назвала себя европейцем. С тех пор ее именно так и называли. В отличие от Дурачины, Дурачишка редко касалась вопросов интимных отношений, видимо, у нее эта тема «болела» несколько иначе, чем у ее кучерявенького коллеги. Зато Дурачишка-еврепеец постоянно твердила о своей приверженности либеральным ценностям, готовности отдать за них жизнь и готовности осчастливить всех пенсионеров, все молодые семьи, да и вообще весь народ, но при условии, если Дурачишку выберут хотя бы в Государственную Думу.

– Ну что, подобрали рекрутов? – с ходу начал Директор, как только либералы уселись в кресла.

– Да, тысяч восемь выйдут на улицу всенепременно. – Дурачина закинул ногу на ногу и даже сидя смотрел на Директора сверху вниз.

– Восемь тысяч? Надо, как минимум, двадцать! В самом центре Москвы! – недобро сдвинул брови Директор.

– Скажете двадцать – будет двадцать! – не слишком уверенно отозвался кучерявенький. – Главное – проплатить вожаков! Вот если бы вы накинули еще хотя бы тысяч восемьсот…

– Борька! – раздраженно и визгливо вставила свое слово желтенький европеец. – Восемьсот – курам на смех! Мы сюда зачем пришли?! Полтора миллиона минимум! Мы должны заплатить не только лидерам, но и за питание, биотуалеты, лозунги, песни протеста! Ведь массовке предстоит выстоять, как минимум, несколько дней.

– Вам ведь сколько ни давай, все равно по собственным карманам рассуете, – искренне возмутился Директор, опустив взгляд в пол.

– Да чтобы мне баб никогда не трахать! – взвился кучерявенький.

– И не будешь! – подняв на Дурачину свои крупные рачьи глаза, в несвойственной ему манере рявкнул Директор. – Если ты сорвешь мне манифестацию протеста, то я повешу тебя за яйца! Куда ушли четырнадцать миллионов?!

– Ну это… – залепетал Дурачина. – Оргвопросы там всякие, буклеты…

– Мороженое, газировка! – поддержал его Директор.

– Видеоклип сняли, – робко сообщила европеец. – На тему противостояния неосталинизму…

– За четырнадцать миллионов?! У вас что там, Меньшиков с Машковым снимались?! Да кому, в задницу, ваш клип нужен?! А боевые отряды готовы?! Вдруг придется схватиться с ОМОНом?!

– Все-все будет сделано! – затряс кучерявой головой Дурачина. – А кого завалят, если не секрет?

«Дурачина, он и есть Дурачина!» – подумал Директор, укоризненно и с досадой глядя на собеседника.

– Нет, в самом деле… – неожиданно поддержала Дурачину европеец. – Мы же плакаты должны сделать заранее. Да и песню какую-нибудь нужно сочинить. Такие дела за один день не делаются!

«Верно, не делаются, – про себя согласился с Дурачишкой Директор. – И насчет песни… Почему бы и нет?!»