Масоны

Писемский Алексей Феофилактович

– Очень даже! Садитесь!
– повторил доктор.

Егор Егорыч снова сел на диван.

– Не чувствуете ли вы теперь чего-нибудь особенного?
– добавил Сверстов.

– Я ничего даже теперь не чувствую, - произнес, горько усмехнувшись, Егор Егорыч.

– А не хотите ли вы воды?
– предложила было gnadige Frau.

– Какой воды!.. Глупости!
– отвергнул доктор.
– Вина бы, по-моему, следовало выпить!

– Вина?.. Да, вина я хочу!
– подтвердил и Егор Егорыч.

Gnadige Frau почти со всех ног бросилась и принесла стакан и бутылку красного вина. Сверстов поспешил налить целый стакан, который

и подал Егору Егорычу. Тот, с своей стороны, жадно выпил все вино, после чего у него в лице заиграл маленький румянец.

Во все это время Сусанна Николаевна, сидевшая рядом с мужем, глаз не спускала с него и, видимо, боясь спрашивать, хотела, по крайней мере, по выражению лица Егора Егорыча прочесть, что у него происходит на душе. Наконец он взял ее руку и крепко прижал ту к подушке дивана.

– Ну, ты мне осталась, - проговорил он.

– Останьтесь и вы для меня, - сказала Сусанна Николаевна и, не выдержав долее, заплакала.

– Останусь и я!
– отвечал Егор Егорыч и, немедля после этого, подняв голову, сказал, обращаясь к Сусанне Николаевне: - Тут, сколько это видно по письму Мартына Степаныча, мне никаких не следует делать распоряжений!

– Да какие же распоряжения, я не вижу, - отозвалась она, - может быть, откроются какие-нибудь долги...

– О, это я немедля же заплачу!
– воскликнул Егор Егорыч.

На этом собственно настоящий вечер и кончился, но на другой день Егор Егорыч начал всем внушать серьезное опасение: он не то чтобы сделался болен, а как бы затих совсем и все прилегал то на один диван, то на другой; ни за обедом, ни за ужином ничего не ел, ночи тоже не спал.

Сусанна Николаевна стала со слезами умолять доктора сказать ей откровенно, что такое с Егором Егорычем.

– Ничего особенного, кроме некоторого угнетенного состояния, которое с течением времени пройдет!
– уверял ее тот клятвенно.

– Его надобно развлекать и не давать ему задумываться!
– заметила gnadige Frau.

– Это так, справедливо!
– одобрил такое мнение супруги доктор.

– И я сегодня же заведу с Егором Егорычем разговор, который, я знаю, очень его заинтересует, - присовокупила та, несколько лукаво прищуривая свои глаза, и вечером, с наступлением которого Егор Егорыч стал еще мрачнее, она, в присутствии, конечно, Сусанны Николаевны и доктора, будто бы так, случайно, спросила Егора Егорыча:

– Скажите, в котором году вы студировали в Геттингене?

Такой вопрос удивил несколько Егора Егорыча.

– В начале восьмисотых годов, в восемьсот шестом, седьмом, что-то вот так!
– проговорил он без всякого внимания к своему ответу.

– Значит, - рассчитала gnadige Frau, - я десять лет спустя после вас была в Геттингене и провела там целое лето!.. Не правда ли, что прелестный городок?

– Город умный и ученый!
– сказал Егор Егорыч.

– И поэтичный!
– дополнила с чувством gnadige Frau.

– Пожалуй, и поэтический, благодаря университету!
– заметил Егор Егорыч.

– Кроме того, и по окрестностям своим!.. Один Гарц чего стоит!.. Он какие-то волшебные картины представляет!
– воскликнула gnadige Frau с одушевлением, но так как Егор Егорыч ничего ей на это не ответил, то она продолжала, обращаясь к Сусанне Николаевне:

– Вообразите, у вас перед глазами целый хребет гор, и когда вы поднимаетесь, то направо и налево на каждом шагу видите, что с гор текут быстрые ручьи и даже речки

с чистой, как кристалл, водой... А сколько в них форелей и какого вкуса превосходного - описать трудно. Вот ты до рыбы охотник, - тебе бы там следовало жить!
– отнеслась gnadige Frau в заключение к мужу своему, чтобы сообща с ним развлекать Егора Егорыча.

– Поел бы!
– ответил тот ей лаконически.

Он очень хорошо видел, что разговор gnadige Frau нисколько не занимал Егора Егорыча, который слушал ее почти что дремля.

Сусанна Николаевна тоже это видела и даже довольна была тем, полагая, что Егор Егорыч, может быть, заснет.

– Вам бы прилечь теперь!
– сказала она.

– Непременно надобно прилечь и заснуть!
– воскликнул доктор.

– Хорошо!
– произнес покорно Егор Егорыч и, встав, пошел в свою спальню. Сусанна Николаевна последовала за ним. Там он прилег на постель. Сусанна Николаевна села около и, взяв его руки, начала их согревать. Егор Егорыч лежал совершенно тихо, но она очень хорошо чувствовала, что он не спит.

Прошло потом еще несколько таких же печальных дней, и Егор Егорыч по-прежнему оставался в каком-то апатичном состоянии. Сверстов, как врач, окончательно убедился, что друг его страдает меланхолией. Пожалев, что при господских домах перевелись шуты, он задумал, за отсутствием оных, сам лечить Егора Егорыча смехом, ради чего стал при всяком удобном случае рассказывать разные забавные анекдоты, обнаруживая при этом замечательный юмор; но, к удивлению своему, доктор видел, что ни Егор Егорыч, ни Сусанна Николаевна, ни gnadige Frau не улыбались даже; может быть, это происходило оттого, что эти три лица, при всем их уме, до тупости не понимали смешного! Тогда Сверстов решился укреплять нервы своего пациента воздухом и почти насильно заставлял его кататься на тройке в самые холодные и ветреные дни и, всегда сам сопровождая при этом Егора Егорыча, приказывал кучеру нестись во все лопатки и по местам преимущественно открытым, дабы больной как можно более вдыхал в себя кислорода и таким образом из меланхолика снова превратился бы в сангвиника, - но и то не помогало: Егор Егорыч, конечно, возвращался домой несколько бодрее, но не надолго. Наконец Сусанна Николаевна, понимавшая, вероятно, глубже Сверстовых сердце Егора Егорыча, избрала иное средство помочь ему. В одно утро, не сказав никому ни слова, она отправилась пешком к отцу Василию, который, конечно, и перед тем после постигшего Марфиных горя бывал у них почти ежедневно; но на этот раз Сусанна Николаевна, рассказав откровенно все, что происходит с ее мужем, умоляла его прийти к ним уже прямо для поучения и подкрепления Егора Егорыча. Отец Василий, разумеется, изъявил полную готовность и в тот же день вечером пришел к Марфиным. Сусанна Николаевна, нетерпеливо поджидавшая отца Василия, встретила его почти что в передней.

– А мне можно будет вместе с вами быть у мужа?
– спросила она.

– Отчего же?
– отвечал отец Василий.
– Вы мне поможете, а я вам - в нашем общем подвиге утешения вашего супруга.

Затем они пошли и застали Егора Егорыча сидящим против портрета Юнга и как бы внимательно рассматривающим тонкие и приятные черты молодого лица поэта. Вместе с тем на столе лежала перед ним развернутая небольшая, в старинном кожаном переплете, книжка.

Поздоровавшись с Егором Егорычем и благословив его, отец Василий сел по одну сторону стола, а Сусанна Николаевна по другую.