Масоны
Шрифт:
Губернский предводитель решительно не знал, что ему предпринять.
– Проси!
– приказал он медленно лакею.
Тот ушел.
– У меня с господином Тулузовым есть свое небольшое дело, и я просил бы вас, почтеннейший Иван Петрович, перейти на короткое время в гостиную: я в несколько минут переговорю с господином Тулузовым, а потом и вас снова приглашу сюда, чтобы рассудить о предполагаемом дворянском пансионе.
– Пожалуйста, пожалуйста! Сколько угодно вам посижу и подожду! произнес простодушный старик и вышел из кабинета.
Губернский предводитель постарался придать своему лицу ласковое выражение,
Тулузов вошел, я не скажу, чтобы величаво, но совершенно спокойно, как входит обыкновенно равный к равному. Одет он был в черный фрак с висевшим Владимиром в петлице и распространял от себя, по тогдашней моде, довольно чувствительный запах пачули.
Губернский предводитель дружески пожал ему руку и просил садиться.
Тулузов сел.
– Давно вы приехали в наш богоспасаемый град?
– начал губернский предводитель.
– Вчера!
– отвечал Тулузов.
– Но как вам не совестно остановиться не у меня?
– укорил его хозяин. Отделение, которое вы прежде всегда занимали у Петра Григорьича, у меня совершенно свободно.
– Я не мог этого сделать, потому что и Катерина Петровна тоже здесь.
– Здесь?
– воскликнул как бы и радостным голосом губернский предводитель.
– Где ж она остановилась?.. Опять в гостинице Архипова?
– Там!
– Mais dites moi [171] , - продолжал губернский предводитель, - не беспокоится ли Катерина Петровна, что я так неаккуратен в уплате ей денег за квартиру?
171
Но скажите мне (франц.).
– Не думаю, чтобы очень беспокоилась, но была бы, разумеется, довольна, если бы вы уплатили их ей, - проговорил Тулузов с небольшою улыбкой, которая показалась предводителю почти улыбкой дьявола.
– В таком случае я непременно приеду сам успокоить ее и извиниться перед нею, - произнес смущенным голосом предводитель.
– Нет-с, не нужно этого!
– возразил ему Тулузов.
– Катерина Петровна не вполне и знает это, потому что делами этими исключительно занимаюсь я, и от меня все зависит.
– От вас?
– переспросил губернский предводитель.
– От меня, и я, собственно, приехал сюда по совершенно иному делу, которым очень заинтересован и по которому буду просить вас посодействовать мне... Жаль только, что я Ивана Петровича Артасьева не вижу у вас, - он тоже хотел непременно приехать к вам с такого же рода просьбою.
– Он у меня, и сидит только в гостиной.
– Поэтому он передал вам, в чем мое дело состоит.
– Все до малейших подробностей, но я только желал бы поточнее узнать от вас, какого рода содействия вы желаете иметь от меня?
– Содействия в том отношении, чтобы вы повлияли на дворян, которые, как мне известно, все очень вас уважают и любят; достаточно, я думаю, вам сказать им слово за меня, чтобы я был выбран на должность, которую мне необходимо получить.
– В этом слове за вас вы можете не сомневаться, но вместе с тем я за всех поручиться не могу по многим причинам: вы человек новый среди дворянства, пришлый, так сказать, - вы государственной службы, если я не ошибаюсь, совсем не несли; потом вы человек молодой, неженатый, значит, не были еще членом
– Но как бы то ни было, я уверен, - возразил Тулузов, - что на баллотировке вы будете иметь сильную партию, и партию, надобно сказать, состоящую из лучших лиц дворянства, в которых вы легко можете рассеять предубеждения, если они будут иметь их против меня.
– Что я буду иметь партию, и партию лучших людей в губернии, это правда!..
– начал было губернский предводитель.
– А мне только того и нужно!
– перебил его Тулузов.
– А если этого только и нужно, так это дело, значит, конченное! заключил губернский предводитель и затем, склонив голову к дверям кабинета, довольно громко крикнул: - Mon cher, monsieur Артасьев, entrez chez nous, s'il vous plait! [172]
172
Дорогой господин Артасьев, войдите к нам, пожалуйста! (франц.).
Иван Петрович не замедлил войти и, мучимый чувством нетерпения, прежде всего обратился к Тулузову и спросил:
– По вашему делу переговорили что-нибудь с его сиятельством?
– Переговорил!
– отвечал тот и опять, как показалось это губернскому предводителю, усмехнулся какой-то улыбкой дьявола.
Затем хозяин и гости чинно уселись по местам и стали рассуждать о том, как предстоящее дело устройства дворянского пансиона при гимназии осуществить, и тут сразу же затеялся спор между Иваном Петровичем и губернским предводителем, из коих последний объявил, что капитал, жертвуемый господином Тулузовым, должен быть внесен в депутатское дворянское собрание и причислен к дворянским суммам.
– Такой порядок невозможен!
– воскликнул Артасьев.
– Прежде еще надобно испросить у министра народного просвещения разрешение на устройство пансиона при гимназии, которого у меня еще нет.
– Министр не может не разрешить этого дворянству!
– оспаривал его губернский предводитель.
– Оно устраивает это на свои деньги, а не на казенные; оно не стадо баранов и в массе своей не глупее вашего министерства.
– Нет, бараны!
– бухнул на это Иван Петрович.
– Я сам здешний дворянин и знаю, что тоже баран, и никому не посоветую деньги, предназначенные на воспитание и прокормление двадцати - тридцати мальчуганов, из которых, может быть, выйдут Ломоносовы, Пушкины, Державины, отдавать в коллегию.
– Но что вы разумеете под именем коллегии?.. То есть наше депутатское дворянское собрание?
– спросил его с чувством оскорбленного достоинства губернский предводитель.
– Я разумею все коллегии!
– огрызнулся Иван Петрович.
– Министр народного просвещения лучше нас распорядится, потому что он ближе знает нужды образования, и оно должно от него одного зависеть, а не от наших голов, которые еще скорбны для того разумом!
– Если вам угодно так думать о себе, то это ваше дело, но я вовсе не имею такого дурного мнения о своей собственной голове!
– возражал, вспыхивая в лице, губернский предводитель.