Масса Причера
Шрифт:
— И куда же, по-твоему, я тебя везу?
— Не знаю. Может, в Цитадель?
Девушка резко, со свистом, втянула воздух.
— Так ты подозреваешь, что я связана с криминальным подпольем? Какое ты имеешь право... за кого ты меня принимаешь?
— Может, за сатанистку? — поинтересовался Чаз.
Эйлин снова издала свистящий звук, только на этот раз на выдохе — будто резким ударом из нее вышибли весь воздух. Она пристально смотрела на Чаза, ее глаза округлились от внезапного недоверия.
— Ты что, умеешь читать мысли? —
Чаз покачал головой.
— Нет, кроме цепного восприятия, я не претендую ни на какие другие паранормальные способности. К тому же тебе должно быть известно, что такого явления, как телепатия, на самом деле не существует.
— Но есть и другие способы, — все еще хмурясь, буркнула Эйлин. — С чего ты решил, что я сатанистка?
— Да так. Разные мелочи. Взять хотя бы твое имя.
— Мое имя?
— Да, Мортвейн, — подтвердил Чаз. — Если бы сейчас были средние века, а ты являлась французским рыцарем, и имя твое было бы начертано на щите, то я бы не сомневался, что своим существованием ты бросаешь вызов смерти.
— Смерти? — Эйлин недоверчиво покачала головой. — Бросаю вызов смерти?
— А разве нет? — спросил Чаз. — Несмотря на то, что я побывал в нестерильной зоне — о чем тебе хорошо известно, — ты по крайней мере дважды утверждала, что не боишься гнили. А ведь мы сидим в такой тесноте, что тебе не избежать заражения спорами — будь я действительно заражен.
— Но я имела в виду... просто я не верю, что ты заразился. Слишком недолго ты пробыл снаружи.
— А откуда ты знаешь, сколько я там пробыл?
— Ну... это не могло продлиться долго. И при чем тут мое имя?
— Мне кажется, ты сама знаешь ответ. — Чаз без улыбки взглянул на девушку. — Мортвейн. На старофранцузском «морт» означает смерть, а «эн вейн» — «богохульство». В вольном переводе твое имя что-то вроде «я бросаю вызов смерти» или «я поношу смерть».
— Чушь! — возмутилась Эйлин.
— Значит, ты отрицаешь свою причастность к сатанизму? — Чаз пристально смотрел на девушку.
— Разумеется... Почему я должна верить в этот бред? Естественно, я достаточно терпимо отношусь к чужим заблуждениям, — может, более терпимо, чем остальные, — но это не означает, что я имею какое-то отношение к сатанизму. И вообще, я не на суде и не обязана отвечать на твои вопросы.
— Конечно нет, — согласился Чаз. — Однако среди сатанистов есть люди, считающие себя колдунами. Вместо того чтобы медитировать, они произносят заклятия и молитвы; держат животных, над которыми имеют власть. Они уверены, что могут бросать вызов самой смерти, поскольку находятся под покровительством зла. Кроме того, эти люди связаны с организованной преступностью.
— Нет. — Эйлин устало прикрыла глаза.
— Что ты имеешь в виду? — спросил он. — Что ты не связана с организованной преступностью или что ты не колдунья?
Эйлин открыла глаза, на ее губах появилась слабая улыбка.
— Неужели
Чаз невольно улыбнулся в ответ.
— Ладно. Я задам вопрос иначе. Давай напрямую — ты из тех, кто называет себя колдунами?
— А если и так? — отозвалась Эйлин. — Какая разница, раз я тебе помогаю.
— Мне или кому-то еще.
— Нет! — неожиданно сердито воскликнула девушка. — Я никогда не предам тебя. И никому не выдам! Я не преступница и не сатанистка! — Ярость Эйлин иссякла столь же внезапно. — Ну хорошо. В одном ты не ошибся: я колдунья. Только ты понятия не имеешь, что это означает.
— А мне казалось, что я пару минут доказал обратное.
— А еще говорят, что предрассудков больше не существует! — с горечью прошептала Эйлин. — Неужели тебе не известно, что колдунами всегда были люди, обладающие паранормальным даром? В прошлом таким людям некуда было податься, кроме как к сатанистам. Скажи, тебе бы понравилось, если бы я назвала тебя сатанистом только на том основании, что ты обладаешь даром Гейзенбергова цепного восприятия?
Чаз усмехнулся и покачал головой.
— Уж слишком вовремя ты оказалась рядом.
— Потому что я, как и ты, обладаю паранормальными способностями! — вспыхнула Эйлин. — Как ты думаешь, почему твоя судьба так беспокоит меня? Да потому, что мы оба не такие, как все. Мы стоим особняком от обычных людей, наблюдая за происходящим со стороны. Вот почему мне не безразлично, что происходит с тобой!
— Но я не считаю себя наблюдателем, — возразил Чаз, ощутив прилив раздражения.
— Неужели? — насмешливо спросила Эйлин. Потом, словно зачитывая выдержки из досье, продолжила:
— Чарльз Руми Сант. Постоянные конфликты в начальной и средней школах. Противник неопуританства. Претендовал на ученую степень во многих областях, пока наконец не защитил диссертацию в области системного моделирования.
— Тебе много известно, — мрачно заметил Чаз.
— После той вечеринки я не поленилась навести о тебе кое-какие справки, — пояснила Эйлин. — Самое неприятное в тебе, Чарльз Руми Сант, то, что ты считаешь настоящим только свой собственный дар, а мой — шарлатанством или даже мошенничеством.
— Да нет же... — начал было Чаз, но, ощутив укол совести, замолчал. Ему пришлось признать, что девушка права. — Сейчас двадцать первый век, — решил он сменить тему, — и даже детям известно, что не существует ни сверхъестественных явлений, ни сверхъестественных сил.
— Я сказала паранормальные, а не сверхъестественные! — с нажимом поправила Эйлин. — Как у нас с тобой. Об этом предубеждении я и говорила. А если кто-то, вроде меня, использует старое слово «колдунья», то его сразу же объявляют шарлатаном. Так вот, я не шарлатанка! Хочешь верь, хочешь нет, но это я спасла тебя при крушении поезда!