Массаж лезвием меча
Шрифт:
Таня догнала меня и испуганно заглянула в лицо.
– Показалось, – быстро сказала я, предвосхитив ее вопрос.
– Ты видела… его?
В ее голосе зазвучало неподдельное сострадание. Все-таки она была на него способна.
– Кого? А, нет… Это был не он.
– А за кем ты так бежала?
– Я же говорю: показалось.
Она торопливо кивнула:
– Это я слышала. А что показалось-то?
– Так, призрак промелькнул… Тебе не кажется, что здесь пахнет медом?
У Тани
– Да нет… А при чем тут мед?
– Ты когда-нибудь бывала на пасеке?
– Да что с тобой? Какая еще пасека?
– Маленькие домики для пчел. Там все время слышен звук жизни, а воздух густой и сладкий. Как ты думаешь, он золотится на солнце?
Татьяна толкнула меня в бок:
– Ты кого-то встретила, да?
– Где я могу кого-то встретить?
– Действительно, где?
Когда мы вошли в подъезд, где как на похоронах, тоже стояли люди, Таня произнесла тем же тоном:
– А это красиво…
– Что – красиво? – Не поняла я.
– То, как ты рассказывала о пасеке. Откуда ты это знаешь?
– Я прожила очень долгую жизнь, дорогуша!
– Терпеть не могу, когда ты называешь меня «дорогуша»!
– Тогда не приставай ко мне с расспросами.
Я и сама не ожидала, что отвечу ей так резко. От неожиданности Татьяна оступилась и ударилась о перила. Потирая ушибленную руку, она обиженно косилась на меня, как бывало раньше, если вечером я отказывалась взять ее с собой. Оглянувшись, чтобы никто не заметил, я притянула сестру и поцеловала заалевшую от злости щеку.
– Извини, – выдавила Таня, и это было уже совсем ни на что не похоже, потому что не извинялась она никогда.
Дверь в квартиру Перуанца внезапно распахнулась, и Писа возник на пороге колеблющейся глыбой.
– Лидуся! – опять заорал он, и по голосу стало понятно, что с утра они с друзьями времени не теряли. – А это кто? Татьянка, что ли? Ты?! Сдохнуть можно, какая красавица… Вот где цвет России-то! У нас в Тополином переулке. Татьянка, дай я тебя поцелую, прелесть моя!
– Перебьешься, – отрезала Таня и, отодвинув его, прошла в комнату.
– Вы вдвоем? – Придержав меня, подозрительно спросил Писа и даже взглянул через перила вниз. – А где наш писатель?
Расслышав его слова, сестра оглянулась, и проступившее в ее взгляде недоумение снова кольнуло меня в сердце. Я замялась, отыскивая уместное оправдание, но Таня опередила меня. Глядя Перуанцу прямо в глаза, она отчеканила:
– Аркадий остался дома. У него есть дела поважнее, чем ходить по гостям.
Не знаю, почувствовал ли Писа себя уязвленным, но в его голосе разлилось облегчение.
– Романы сочиняет? – Подмигнул он мне. – Детективы писать надо, так и скажи ему. Или ужастики. Милое дело!
За его спиной Татьяна
– Он еще отвратительнее, чем помнился, – шепнула она, когда Писа ввалился в квартиру, увлекая нас за собой.
– Просто он разбогател, – одними губами ответила я.
У Писы собрались все, кто шпынял его в то далекое лето, когда он еще даже не стал Перуанцем. Мечтал ли он уже тогда об этом вечере торжества над нами, или даже на это у него не хватало воображения, и все произошло стихийно? Стол был уставлен водкой «Довгань» и разноцветными баночками с непонятным содержимым.
– День рождения у меня послезавтра, – прокричал Писа, перекрывая магнитофон, и запрокинул в рот стопку водки. Шумно выдохнув, он продолжил, даже не закусив: – Завтра скатаемся к вашей бабуле. Я все помню! Танюша, ты едешь? Без тебя из города ни шагу!
– Еду, еду, – буркнула сестра и решительно взяла рюмку.
Я пихнула ее под столом ногой, и немного водки выплеснулось на клеенку.
– С ума сошла? – Прошипела она, не поворачивая головы.
– Это ты сошла. Отец тебе голову оторвет.
– Отец? Шутишь? Что-то я не помню, чтоб он Аркашке хоть слово сказал.
– Это другое дело.
– Ага.
– Поставь рюмку.
– Да пошла ты!
Я не могла угадать причину ее вспышки, и это беспокоило меня. Когда я переставала понимать сестру, это означало, что дело приняло серьезный оборот. Так было, когда в четырнадцать лет Таня перестала прибегать ко мне по утрам и заходилась криком, стоило мне сказать ей хоть слово. А вскоре я совершенно случайно узнала, что мама сводила ее на аборт.
– Лидуся, ты почему не пьешь? – Через стол крикнул Писа и опять выразительно подмигнул.
– Я вообще не пью, дорогой мой Перуанец. Ты разве забыл?
– Ну, я думал… Столько воды утекло! И водки тоже, – он заржал и сунул в разинутый рот кусок колбасы.
Отставив нетронутую рюмку, Таня вдруг серьезно спросила:
– Как ты думаешь, я смогла бы поступить в МГИМО?
– О боже! – Вырвалось у меня. – Я и не подозревала, что ты собираешься…
– С чего бы мне собираться? – Раздраженно прервала она. – Я просто спрашиваю.
– Ты прекрасно владеешь английским…
Таня заметно смягчилась:
– Ну уж, прекрасно! Хотя, может, и неплохо.
– Ты даже фильмы смотришь без перевода.
– Разговорный английский проще пареной репы!
– Да и по-французски ты болтаешь. Хотя это мне трудно оценить…
– Французский, английский, – она с досадой сжала кулачки. – Этим теперь никого не удивишь, понимаешь? Деньги нужны, черт бы их побрал!
Я помедлила:
– Ты непременно хочешь попасть за границу?