Массовка
Шрифт:
Так, наверное, выглядит вход в ад. Здесь, снаружи, воздух, ветерок, пение птиц. Там же, за зыбкой границей – тьма, смрад и голоса, полные скорби и безысходности. И надо сделать шаг…
Артемий шагнул. Дверь тут же скрипуче закрылась за ним – то ли порывом ветра, то ли чьей-то недоброй волей.
Вроде бы все здесь по-прежнему. Те же нары, прокуренный воздух, те же полосатые робы. Нет во всем этом одного. Простого, естественного, того, что прежде было в глазах каждого.
Надежды.
Словно массовка начисто выбросила из памяти реальность, скучную,
Надо к кому-то обратиться. К кому угодно… Артемий вглядывался в лица статистов – и не узнавал никого. Все эти грязные, изможденные люди теперь на одно лицо.
– Старик… – неуверенно позвал Артемий. И двинулся по проходу.
Теперь этот проход стал кривым, ломаным. Нары, наверное, неоднократно двигались. Их ломали и жгли – вот один маленький костер, вот другой… Зачем?
– Тощий!.. Седой!..
Никто не откликался.
Искал глазами Камина и его прихвостней – уж они-то всегда в курсе происходящего. Но лица статистов сливались в одно – бездушное, лишенное интеллекта и эмоций.
Лицо массовки.
– Эй, люди! Выходите! Вы свободны!
Молчание. Полное отсутствие интереса.
Бросился к первому попавшемуся человеку – он бездумно совал руки в огонь, отдергивал и смотрел на закопченные ладони.
– Все кончилось! – Артемий тряс человека за шиворот, стараясь поймать его взгляд. – Ты слышишь? Охраны больше нет! Дверь открыта! Ты свободен!
Человек непонимающе смотрел на Артемия. Не сопротивлялся, но и не выказывал радости. Артемий бросил его, оттолкнув, будто чумного. Человек присел к костерку, продолжил свое странное занятие. Еще один, лысый, гадко хихикая, бросил в огонь щепотку какого-то зелья.
Да, зелья… В воздухе витало неладное. Какой-то тревожно знакомый запах… Нечего здесь делать нормальному человеку. Здесь нужны врачи, психологи – да все те же силовики, на всякий случай. Слишком далеко зашло «массовочное» помешательство.
Он хотел развернуться и уйти, но почувствовал, как сильные руки схватили выше локтя, и знакомый голос произнес:
– Ты вернулся… Конечно. Иначе быть не могло. Никто не может уйти, не пройдя испытания до конца.
В голове пронеслось обреченное: «Да… Все так… Испытание надо пройти до конца…»
– Пойдем с нами. Пройди и ты свой путь.
Да, да… Его путь, его запутанный коридор снова обрел какую-то цель, какое пятнышко света впереди.
Или, напротив – тьмы?
Херувима он узнал сразу. Тому не удалось слиться с толпой. Знакомый взгляд, устремленный в неведомое… Какая цель может быть у безумца? Какая? Артемий лихорадочно думал, но продолжал послушно следовать за Херувивом. Достойные уже не держали его. Наверное, чувствовали, что вернувшийся блудный сын стал одним из них.
Здесь, в центре барака, снова открытое пространство – как тогда, во время судилища. Сердце екнуло: казалось, сейчас история повторится. Но сопровождающие растворились в толпе, и Артемий присел на краешек нар…
Нет, это не нары. Это ступени древнего Колизея, в центре которого готовилось зрелище!
Все здесь изменилось. Наверное, спертый воздух и какая-то дрянь, что сжигали в кострах, туманили разум. Пространство
Массовка слилась воедино?
Аня… Она где-то там… Но после – самое важное сейчас происходит внизу.
Там, на арене, у подножия шатких трибун стоит человек – голый по пояс, с длинными лоснящимися космами волос. За его спиной – еще кто-то, на коленях, сгорбленный…
Массовка замерла в предвкушении. Это не просто развлечение. Во всем происходящем – сакральный смысл, понять который непросто, вернувшись из далекой реальности. Надо просто созерцать – и ждать…
– Достойные! – негромко произнес Херувим, но слова его с готовностью подхватило эхо. – Я обращаюсь к вам так, потому что сегодня мы расстанемся с последним колеблющимся… Это будет позже. А сейчас мы должны решить, что делать с отступниками.
Херувим сделал шаг в сторону, и стало видно: коленопреклоненных фигур две. Одна мужская, другая женская. Лиц «отступников» не видно, они теряются в зыбком мареве, искажающем пространство, размеры и само время.
И только голос Херувима отбивает собственный счет секундам, как метроном, который решил, что вправе управлять временем.
– Мы просили Хозяина ниспослать нам самые мучительные испытания. И он услышал нас.
Низкий, одобрительный гул пробежал по трибунам. Соседи бормотали что-то, трясли кулаками, скулили, рыдали. Сам Артемий почувствовал, что да – массовка переживает ужасные испытания. Может, дело в этой атмосфере, в этом зелье, которое сыпали в огонь? Этот запах, витавший в воздухе, казался знакомым. Похоже на порошок, что используют шаманы в своих встречах с духами умерших.
Неужели он, вместе со всей обезумевшей массовкой, безвозвратно погрузился в мир, откуда нет дороги назад? В котором самое ничтожное явление жизни может обернуться непроходящим кошмаром?!
На него пялились со всех сторон – со страхом, с сочувствием, со злобой. Артемий не сразу осознал, что он кричит во всю глотку срывающимся голосом. А все смотрят на него и ждут – когда прекратится звук, прервавший речь великого мессии.
Херувим тоже терпеливо ждал. Тем более, что к Артемию присоединился еще кто-то. Только не криком – надрывным рыданием, переходящим в бессвязное бормотание…
Наверное, так и проходило это непрекращающееся испытание.
Снова тишина. Херувим продолжил, как ни в чем ни бывало.
– Хозяин видит и слышит нас. Спасение близко. Только тьма не желает нашего воскрешения. Она хочет поглотить путь, что осветил для нас Хозяин. Она ненавидит нас, как только может тьма ненавидеть свет…
Массовка рычит – дружно, как огромный рассерженный зверь. И те, двое, у ног Херувима вздрагивают, подымают испуганные лица.
Старик.
Аня.
Артемий в оцепенении смотрел на них и не мог пошевелиться – тело отказывалось служить ему, словно потеряв всякую с ним связь. Происходило что-то невозможное, немыслимое…