Массовка

Выставной Владислав Валерьевич

Приехали.

…Когда с заломленными за спину руками, его тащили в сторону двухэтажного здания поста, Артемия вдруг осенило. И он закричал – громко, чтобы его слышало чудовище в человеческом обличье:

– Ты слышишь меня? Ты! Ты нарушил собственные правила! Ты вмешался в события! Слышишь? Ты не просто перешел мне дорогу – ты держал меня! И тебе придется отвечать перед твоим чертовым работодателем!..

Переходящий дорогу стоял в сторонке и лишь довольно скалился в ответ.

5

– О

незримый, пославший нам испытания, тот, кто смотрит на нас день и ночь, кто видит наши поступки, кто решает наши судьбы! К тебе обращаемся мы, избравшие путь света и истины! Не оставляй нас в беде, в страхе, горе и лишениях! Открой нам глаза на правду, явись к нам и укажи единственный путь к спасению!

В который раз звучали эти слова – и Павел не уставал их слушать. Хотелось слышать в них истину, искренность – то, что придавало бы смысл той силе, что вливалась в тело с каждой новой молитвой…

Но принимающий, впитывающий эту силу, знал: в глубине слов таится ложь.

Все вывернуто наизнанку, перепутано, оболгано.

Конечно, можно наплевать на тайный смысл, продолжать принимать эти молитвы, эти жертвы.

Жить.

Но стоит ли?

Глупый вопрос. Жить всегда стоит. Что бы там ни было, какая бы ни была цена вопроса – жизнь всегда перевесит. А кто решится возразить – пусть сдохнет, и тем продлит более стоящую, более ценную жизнь.

– Рустам, – произнес в рацию Павел. – Как там наши новые гости?

– Освоились, – сухо ответила рация.

– Как обстановка в округе? Что слышно?

– В округе пока тихо. Но информация тревожная. За нас скоро возьмутся, босс.

– Так чего же тянут?

– Ну… Думаю, никто не хочет брать на себя ответственность. Вы же со всеми… хм… дружите.

Павел рассмеялся. Вот так-то! Под носом у вас творится такое, что и не снилось создателям уголовного кодекса, а вы все решаетесь!

– Босс… Пора бы задействовать резервный план. Еще успеваем…

– Улизнуть?

– Да.

– Нет, Рустам. Подаваться в бега я не собираюсь.

Молчание. Рустам переваривает сказанное. Да, трудно понять того, кто хоть раз чувствовал себя богом.

– Павел Сергеевич… Вы представляете, что начнется, когда решение примут? Вас уже никто не рискнет поддержать.

– Да, я знаю. Рустам, ты можешь покинуть лагерь. Ты долго и честно работал. К тебе нет претензий – с моей стороны, конечно.

– Павел Сергеевич, как вы можете…

– Я серьезно. Когда решишь, что пора – уходи. Оставь кого-то вместо себя.

Снова тишина. И снова голос:

– Знаете, Павел Сергеевич… Слишком многое нас связывает. Поздно мне уходить.

– Я рад, что ты так думаешь…

– Тут это… К вам Настя просится.

Лагерь Правды здорово ломает людей. Особенно, если эта правда – лживая. Как та молитва.

Но

эти глаза… Это лицо, волосы, руки…

Вот настоящая правда. И бесполезно что-то говорить, что-то доказывать, кричать и размахивать для убедительности кулаками. Все уже доказано.

Потому нет надобности идти в казенно-тоскливую, душную, полную безнадежности и тоски Комнату правды.

Сидели на жухлой, выжженной солнцем траве. Все же, это лучше, чем там, внутри бетонного склепа. Она рядом – и это отодвигает далеко-далеко всю мерзость, в которую погрузилась измученная душа. Ее взгляд разгоняет мрак, и не хочется думать ни о чем. Лишь чувствовать что-то неуловимо светлое.

Бывает же такое… Трудно поверить.

– Ты хотела видеть меня… – тихо произнес Павел.

Настя кивнула, глядя в сторону леса. Сначала она казалась измученной, напуганной, уставшей. Но теперь это прошло. Спокойствие – вот, что было в ее взгляде. Удивительное спокойствие, которое передалось и Павлу. Оно разливалось по телу, и не хотелось ничего – только вот так сидеть бесконечно, глядя только на нее.

– Я пришла… Я хочу попросить…

– Да, конечно… Проси, о чем хочешь…

– Но вы… Ты, наверное, не выполнишь мою просьбу…

Павел внимательно глянул в эти глаза. В голове удивительная ясность. Покой.

– Если ты хочешь, чтобы я отпустил тебя, – произнес Павел. – То… Ты свободна.

Если бы она знала, чего стоят эти слова! Да к черту все, все сразу! Если и держать здесь кого-то, не выпуская ни под каким предлогом – то только ее! Ее одну!

Но и в потере есть свой смысл. Особый, высокий. И боль от такой потери – слаще любой молитвы, любой жертвы, которые подарят еще несколько дней жизни…

– Вот как? – произнесла Настя странным голосом. – Но я пришла просить не за себя.

– Да? – непонимающе отозвался Павел.

– Я прошу отпустить другого человека. Девушку. Ее очень ждут там, на воле. Один человек готов ради нее на все…

– Ты о ком? – проговорил Павел, чувствуя как голова идет кругом от непонимания.

– Девушку зовут Аня. Анна. А человек, который ее ищет – Артемий. Он был в лагере, но…

– Что?!..

Павел с трудом сообразил, что уже стоит на ногах, сжимая до боли кулаки и дрожа часто, с перебоями.

Почему он?!

Ну, да, этот парень не оправдал его ожиданий. С другой стороны – он же принял на себя фатальный долг Павла. Словно встал в один ряд с теми жертвами, что питают его – как капельница лежащего в коме.

Но с какой стати та единственная, которая – и смысл, и воздух, и все, что у него осталось – с какой стати она думает об этом далеком живом мертвеце, а не о нем, который готов на все ради ее благосклонности, на все, на все?!

Павел медленно опустился на землю. Скрюченные пальцы скребут жухлый дерн, в голове – пустота.