Мастер дороги

Аренев Владимир Константинович

— Ты точно псих, Турухтун, — сказал ему Лебедь, когда переходили в химлабораторию. — Стопроцентный.

Сашка пожал плечами.

— Как думаешь, — спросил он, — а вот Искупителя тоже так… по-разному понимали?

Лебедь фыркнул и покрутил пальцем у виска.

После химии, на большой перемене, Сашка дождался Настю в вестибюле, и они вместе пошли в столовку. Это у них уже стало ритуалом, хотя с некоторых пор — Сашка чувствовал — что-то изменилось. Что-то было не так в их отношениях.

Вообще-то

он знал, что именно. И злился на себя, но ничего не мог поделать. Все время что-то мешало. Сперва не приглашал ее в кино из-за недавно умершего брата, потом шарик отдали в душницу, и Сашка не был уверен, расстроилась Настя из-за этого или нет; потом собирался пригласить, но родители увезли ее на выходные к бабушке с дедушкой…

Хотя, если честно, это все были отговорки. Сашка просто боялся, что она откажет.

У других мальчишек все выходило легко и просто, а он — вот такой дюндель. Спрашивал совета у Лебедя — тот отшутился, мол, ты должен до всего дойти сам. Сашка даже заподозрил, что бесконечные байки Лебедя про девчонок — одно вранье. Хотя, конечно, вряд ли; не может такого быть, чтоб — вранье; у Лебедя-то!..

— Как проект? — спросила Настя.

— Да так… — Он рассеянно разгладил скатерть на углу и стряхнул несуществующие крошки. — Собираю материал.

— Бледный ты какой-то. Ты вообще отдыхаешь, хоть иногда? Или по выходным тоже учишь?

Он опустил взгляд. Подумал: сейчас или никогда. Набрал побольше воздуха…

Заговорили одновременно:

— Думал вот в кино сходить…

— А ты слышал, «Легенду о Душепийце» с четверга показывают…

Замолчали.

— Пойдем? — спросил он, улыбаясь. — В субботу?

— В субботу я не могу. Давай послезавтра?

— На вечерний? Или перед школой?

— Перед школой не успею, у меня же танцы.

— Тогда — вечером?

— Вечером. — И она вдруг добавила, снова удивив его: — Я уже думала, ты никогда меня не пригласишь.

Они стали обсуждать подробности: где и во сколько встречаются после уроков, в какой кинотеатр и, конечно, какие места выбирать, и что за билетами надо съездить сегодня, а то ведь премьера, в 3D народу будет много, это всегда так…

Сашка испытывал странное чувство: одновременно очень живое и яркое восприятие каждого момента — слов, жеста, взгляда — и некоторую отстраненность, как будто наблюдал за собой со стороны.

Он еще толком не пришел в себя, когда к их столу протолкался Грищук и, задыхаясь, нелепо размахивая руками, принялся что-то объяснять. Взгляд у Грищука был дикий и потешный, очки съехали набок, а галстук почти развязался.

— Чего? — переспросил Сашка. — По-человечески скажи, а?

Грищук взял со стола компот и махом опрокинул в себя. Вытерев заляпанный подбородок, отчетливо, по-человечески сказал:

— Антип приходил.

Я в классе один сидел, ну, еще Жирнова, но она не в счет. А больше никого. Ну и вот. Антипов зашел такой, ухмыльнулся и сразу к твоей парте. Я ему говорю: «Не трогай», — а он… — Грищук безнадежно махнул рукой и покосился на Настин стакан компота. — А Жирновой он пригрозил, что, если наябедничает, они с Рукопятом ее из-под земли достанут.

Сашка похолодел. Портфель у него был уже не новый, но крепкий, еще год-другой носить. А на новый сейчас денег точно нет. Но главное не это; если Антип что-то сделал с конспектами — пиши пропало. Ну ладно, химию у того же Грищука можно скатать и биологию… а физику Грищук конспектирует плохо, он, гад, ее и так понимает. И в любом случае это ж не один вечер придется угрохать, чтобы все переписать.

И еще в портфеле была тетрадка с записями по дедовому проекту. Это ни у какого Грищука не спишешь.

— Куда он пошел?

— Сказал, на дворе будут тебя ждать. Сказал: «Хочет забрать — пусть приходит». — Грищук снова вздохнул: — Ты бы не ходил, Турухтун, а? Позовем директора или классную, пусть с ними разбираются. Там все: и Рукопят, и Колпак, и тот… ну, худой такой.

В общем, наверное, в другой раз Сашка так бы и поступил. Но не при Насте же.

— Разберемся, — сказал он и встал из-за стола. Надеясь, что похож сейчас на Дика Андреолли; догадываясь, что очень вряд ли.

— Я с тобой, — заявила Настя. — Пошли.

Во дворе было тихо и пусто, как в финальной сцене «Серебряных седел» — той, где дуэль. Младшаки сбились в стайки на лавочках вдоль окон и, прижавшись носами к стеклу, изнутри наблюдали за происходящим.

Рукопят и кодла ждали под забором, в развилке старой липы. Циркуль оседлал нижнюю ветку и раскачивался вверх-вниз, она глухо и покорно скрипела под ним. Рядом, скалясь, что-то обсуждали Колпак и Антипов. Рукопят уперся лопатками в забор и, сложив руки на груди, наблюдал, как Сашка с Настей идут к нему. Портфель стоял у его ног на куче подгнивших листьев, вдоль забора этих куч было полно, по выходным их жгли.

Сашка встал перед Ручепятовым и заставил себя вспомнить тот день, когда вся эта кодла драпала — только пятки сверкали. «Мальчишки, — твердо сказал он себе, — просто мальчишки».

Но сейчас это были жестокие, обозленные мальчишки, хотевшие отыграться за свой позор.

— О, и коза здесь, — ухмыльнулся Рукопят. — Душевно как, а. — Он повернулся к Сашке: — Ну че, малек, дала хоть?

— Верни портфель, — сказал Сашка.

Он только сейчас сообразил, что вышел на улицу без куртки. Было очень холодно, и ему приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не задрожать. Чтобы не дрогнул голос. Это главное. Заметят слабину — раздавят, уничтожат.