Мастер дороги
Шрифт:
Курдин скорчил рожу.
— Живой. А ты?..
— Да я поблагодарить хотел. Ну… Вообще раньше надо было зайти, но…
Курдин отмахнулся, подтянул к себе пакет и, покосившись на дверь, достал печенюху.
— Ерунда. Обращайся. Чем там все закончилось? Мать мне толком не сказала, они тут все… — он сделал неопределенный жест. — Типа, берегут меня.
— Всю кодлу из школы выперли. Одно время говорили, что будет суд…
— Не будет, — прервал Курдин. — Мои решили не раздувать. Это я знаю, про суд и про школу.
— Рукопята лечат.
— О! Грищук силен. А на вид не скажешь. Настя как?
Сашка пожал плечами.
— Да нормально. Она тебе не звонила?
— Чего ей звонить? Мы с ней не очень общаемся. Девчонки, о чем с ними говорить?.. — Курдин с преувеличенной небрежностью пожал плечами. — А я, блин, представь, на «Легенду…» не попал. Целый год ждал — и здрасьте. Клевая?
— Смотреть можно. Кстати, ее еще долго будут крутить, может, успеешь.
Курдин махнул рукой.
— Эти козлы…
— Михаил! — возмутилась Александра Григорьевна, входя с подносом в руках. — Что за лексика?!
— Извини, мам. — Курдин начал освобождать столик, при этом печенье отодвинул подальше, чтоб не был виден надорванный край пакета.
— Постарайся впредь следить за своим языком. А вы, Александр, не потворствуйте Михаилу, прошу вас.
Сашка клятвенно заверил, что, конечно же, потворствовать не будет, ни в коем случае.
Теперь он догадывался, почему ребята перестали навещать Курдина.
— Вообще она добрая, — сказал Курдин, когда мать ушла. — Но роль… вживается вот. Ты угощайся…
Чай Сашке очень понравился, и мед. К тому же появилась пауза для того, чтобы все обдумать и сформулировать.
— Ты, кстати, в курсе, что скоро предзащита проектов?
Курдин закатил глаза:
— Хотел бы забыть. Каждый день раза по три напоминают. То есть как на «Легенду…» сходить — так я контуженый, швы, блин, разойдутся, а как проект делать — ничего, живой-здоровый. Одно хорошо: про деда пишу, не надо в библиотеку тащиться. — Он кивнул на стопки книг и одинаковых багровых тетрадей, лежавших на подоконнике. — Архивы, сиди да изучай. Такая нудотень! Спектакли его смотреть прикольно, кстати. А воспоминания, письма там всякие…
— Ну так не заморачивайся. Напиши по-простому, без накидонов. Как все пишут.
Курдин повернулся к Сашке:
— Ты тоже — «как все»? — И добавил вдруг зло, глядя, как Сашка качает головой: — На фига тогда советуешь?
— Да я как раз сам посоветоваться хотел.
— Со мной?! Ну валяй.
Легко сказать. Сашка угробил на список две недели. Звонил по телефонам из дедовой записной, ходил на встречи, объяснял, просил, одного даже выслеживал. Разные люди, разное отношение к деду. Четверо вообще не захотели говорить, наотрез отказались. Один чуть Сашку с лестницы не спустил.
Те шестеро, которые все-таки
— Нет цельности, понимаешь. Словно каждый говорит о каком-то своем… о другом человеке.
Курдин слушал и кивал, довольно скалясь. Даже про чай свой забыл.
— Ну а ты чего хотел вообще-то? У меня с моим та же фигня. Даже опрашивать никого не надо, архивов хватает с головой. Они все такие… — И скривившись, поправил себя: — Мы все такие.
— В смысле?
— В прямом. Я даже сравнение придумал, вставлю в работу. Ну то есть как придумал… у деда прочел вообще-то. Каждый человек во время разговора становится зеркалом. Он — если может, конечно, — меняет свою речь: чуть подстраивается под того, с кем говорит. Ну, типа, с родителями — по-одному, с училкой — по-другому, с друзьями…
— Но это же… лицемерие, нет?
— А чего сразу «лицемерие»? — обиделся Курдин. И задумался. — Нет, — сказал, — тут другое, по-моему. Вот как если б я знал кучу языков и для удобства, чтоб ты меня понял, переходил на тот, который ты лучше знаешь.
Сашка покачал головой.
— А как тогда узнать, какой ты настоящий? Если с каждым разговариваешь по-своему, то когда же ты действительно говоришь… по-своему? Только с самим собой?
— С самими собой одни психи разговаривают, — заявил Курдин. — «Настоящий»… А вот посмотришь на других — и поймешь, какой ты сам. Ну-ка, — он приподнялся на локте, — дай мне наладонник, вон, на полке… спасибо.
— Ты чего?
— Сейчас… запишу, чтобы не забыть. В работу… — Он неопределенно взмахнул стилусом. — Мало ли, вдруг пригодится. — Дописав, Курдин отложил наладонник и снова захрустел печеньем, отхлебнул чаю. — Слушай, Турухтун, а с тобой интересно. Без обид, ага? Я в том смысле, что… ну, ты всегда вел себя так, как будто все вокруг… — Он замолчал, подыскивая нужное слово.
— Проехали, — быстро сказал Сашка. Ему почему-то расхотелось знать, каким видит его Курдин. Даже если «видел» — все равно.
— Вот, — кивнул тот. — Я ж о чем! Ты ведешь себя так, словно ты — настоящий, честный, правильный, а все вокруг… погулять вышли, что ли. Принц среди обычных людей.
Сашка встал и отряхнул штаны.
— Пойду. — Он не собирался, но вдруг добавил: — Ты, можно подумать, другой!
Курдин расхохотался.
— В точку! Убил! — Откинувшись на подушку, он разметал руки и скорчил рожу — видимо, предсмертную. — Ладно, — сказал, отсмеявшись, — один-один. Чай-то допей, если я один весь выхлебаю — мне потом до ночи хромать туда-сюда по коридору, а знаешь, как больно…
— Сильно он тебя?
— Фигня, до свадьбы заживет, — отмахнулся Курдин. — Ну так ты зачем приходил-то?
— Хотел поговорить с твоим дедушкой.
Курдин перестал улыбаться.