Мастер дороги
Шрифт:
Была слабая надежда на то, что вмешается кто-нибудь из учителей, но это вряд ли. Рукопят нарочно разыграл все в дальнем конце двора, на переменке. Сейчас прозвенит звонок — и никого ты, Турухтун, не дождешься. Зато Рукопят устроит на глазах всей школы «открытый урок» — чтобы другим неповадно было.
— Какой портфель, шпондрик? Этот? — Он ткнул его носком сапога. Портфель медленно завалился набок и упал, приоткрыв «рот», глядя тусклыми застежками в мутное небо. — А при чем тут я? Мне он не нужен. Тебе нужен? — повернулся Рукопят
Циркуль и Колпак дружно подтвердили, что им тоже — нет.
— Видишь, — сказал Рукопят, — мы не претендуем. Забирай. Мы по средам ваще добрые — афигеть.
Это, конечно, была ловушка. Но выбора они ему не оставили.
Сашка шагнув вперед и, стараясь не поворачиваться спиной к кодле, взялся за ручку портфеля. Поднял.
Портфель был по весу такой, как обычно. Неужели выбросили конспекты и натолкали грязи?..
Сашка закинул портфель за правое плечо и встал боком к Рукопяту. Настя была здесь, внимательно следила за всей четверкой. «Пятый, — подумал Сашка, — в прошлый раз их ведь было пятеро». Потом вспомнил, что ходили слухи, будто Лобзика поймали в парке, когда вымогал у какой-то парочки деньги, и упекли на сколько-то суток.
Ну ладно, Лобзика нет — но подвох-то есть, должен быть. Неужели все-таки загадили портфель?..
Он отошел от кодлы, Настя с ним. Пройдя уже половину пути к крыльцу, Сашка не выдержал: снял портфель и открыл. Нет, все на месте. Точнее, все перемешалось, но это ерунда, видно же невооруженным взглядом, что ничего не украли и не подбросили. И в боковом кармане нет ни булыжника, ни дохлой жабы.
— Эй, — позвал Рукопят, — шпондрец-молодец, ты ничего не забыл?
Сашка молча обернулся.
— От народ пошел, ахренеть, какой забывчивый. — Рукопят сделал знак Циркулю, и тот, вывернувшись, достал из-за ствола что-то грязное, похожее на каменюку. Довольно лыбясь, Циркуль спрыгнул с ветки и передал это Рукопяту.
Вдруг подул ветер. Сильный, встречный; Сашка сразу почувствовал себя так, будто стоит без одежды. Он слышал, как тихонько ахнула за спиной Настя, видел краем глаза шевеление за стеклом — там, где глядели, аж выдавливали окна ребята.
Ветер дул, и грязный предмет, покачиваясь на конце цепочки, зажатой в кулаке Ручепятова, начал разворачиваться. Сашка увидел ухо, щеку, распахнутый в щербатой ухмылке рот.
Это было похоже на гулкий кошмарный сон, когда падаешь, падаешь, падаешь и не можешь проснуться.
Ветер дул, шар, плавно качаясь, оборачивался — и все никак не мог обернуться.
— Оп-па, — равнодушно сказал Рукопят. — Сурпрыз.
Он ухватил пятерней шар и покивал им, как кивают кукольники марионеткой:
— Вот вам издрасьте!
Грязи не было — были следы фломастера, попытка изобразить румянец на щеках, волосы, может, веснушки. Улыбка до ушей, нос перевернутым знаком вопроса, глаза с кругляшами зрачков.
Черное
— А я скучал, внучек, — сказал, кривляясь, Рукопят. — Шо ж ты долго…
Сашка врезался в него, сбил с ног и заехал кулаком в челюсть, потом еще раз. Меньше всего он думал про то, похож ли сейчас на Дика Андреолли. И уж совсем не думал о том, как быстро после этой драки вылетит из школы.
Он замахнулся и в третий раз, но получил в ухо, в глазах потемнело, мир кувыркнулся, завертелся калейдоскопом, больно врезался в живот. Перехватило дыхание, от боли и от ярости. Он вскочил — его ударили опять, так, что полетел спиной прямо в груду липких вонючих листьев. В голове зазвенело. «Нет, — понял он, — это звонок, звонок с большой перемены, и, значит, сейчас все разбегутся, останусь только я и они.
Лишь бы Настю не тронули, гады!..»
Он поднялся снова, заставил себя встать. Надо было отвлечь их внимание. Надо было…
Ему поставили подножку и, хохоча, толкнули лицом все в те же листья, холодные и мокрые.
Сашка перекатился на спину. Услышал топот.
— О, — процедил Рукопят, сплевывая, — сатри. Еще один. Подмога, типа.
Курдин с разбегу налетел на него и замолотил кулаками. Рукопят зло и резко ударил. Курдин осел, шипя.
Краем глаза Сашка видел дедов шар — тот застрял в ветвях, но под порывами ветра гневно раскачивался и, казалось, пытался вырваться из кроны.
Рукопят стоял, твердо расставив ноги, двигая челюстью и пробуя языком зубы.
— Ахренели, — сказал он.
Рядом Циркуль удерживал рвущуюся из рук Настю. Кривился: она успела-таки заехать ему в глаз, и тот теперь наливался густым фиолетом.
— Колпак, подбери там его портфель, — велел Рукопят. — Почитаем.
Антипов потер ладонью взмокшую шею:
— А по-моему, пора сваливать. Мало ли…
— Не ссы.
— Та я не в том смысле. Просто…
— Закончим — свалим. Сам видишь: шпондряки оборзели. Надо поучить.
— Эй, Ром.
— Пажди, Колпак.
Рукопят снова сплюнул и шагнул к Сашке. Прищурился, презрительно копнул носком:
— Разлегся, сопля. Встав-вай! И тока попробуй кому вякнуть. Ты понял, калеч?
— Пошел ты!
— Че ты сказал?!.
— Эй, — встрял Колпак, — Ром, тут…
Сашка сперва думал, это у него стучит в висках кровь. Потом увидел чьи-то ноги, много ног, обутых в сапоги, теплые ботинки, кроссовки…
— Это што за… — Рукопята скорей позабавило происходящее. — Шкеты, вы че выперлись? А ну валите, нах…
— Сами валите! — перебила его Жирнова. Негромко и спокойно, хотя Сашка видел, как дрожат ее руки. — Сейчас же.
— Ч-че?!
— Ром, — позвал Антипов, — мы их потом…
И тут над его головой что-то зашуршало, подул ветер, стряхнул наконец запутавшийся в ветвях липы дедов шар и развернул «лицом» к Сашкиным одноклассникам.