Мастер и Жаворонок
Шрифт:
— Что ж, думаю, пришло время начать шоу. И ты знаешь, что сделал. Так что мы оба знаем, я не могу тебя отпустить. Как уже сказала, малыш, — говорю я ему перекрикивая музыку, пожимая плечами. — Последствия.
Я поджигаю фитиль под звуки отчаяния Эндрю.
— Чао, персик. Это было… нечто, — бросаю я через плечо, ныряя в безопасную чащу леса.
Крики Эндрю — восхитительная гармония с крещендо музыки и треском фейерверков, которые взрываются в ночи. Его страдания — это грандиозное шоу разноцветных искр, залп яркого света и оглушительного звука.
Это пиздец как великолепно.
Не знаю, когда прекратятся вопли Эндрю, ведь после салюта начнут взрываться бутылки с зажигательной смесью виски «Triple Whistler». Эти штуки очень громкие.
Когда извержение утихает и последние искры превращаются в падающие звезды, я выхожу на поляну. Витает запах селитры, серы и от почерневшего дымящегося тела в центре луга веет паленой плотью.
Осторожными шагами я подхожу к нему. Не понятно, дышит ли он еще, но не собираюсь проверять пульс.
Для него это все равно ничего не изменит. Но я долго наблюдаю за происходящим, музыка все еще звучит позади, оттуда, где я оставила колонку в высокой траве. Возможно, я ищу признаки жизни. Или, может быть, жду признаков жизни в себе.
Нормальный человек почувствовал бы вину или печаль, да? Ну, я любила его два года. Во всяком случае, я так думала. Но сейчас сожалею о том, что раньше не узнала настоящего Эндрю.
Даже этот оттенок раскаяния притупляется чувством выполненного долга. Чувством облегчения. Есть некая сила, когда ты находишь секреты и раскрываешь их в прекрасном, ярком свете.
И я сдержала свое обещание. Никто не будет страдать, кроме тех, кто этого заслуживает. Я сама об этом позабочусь. Если наши души пачкаются за каждую отнятую жизнь, никто, кроме меня, не понесет эту метку.
Никогда больше.
Сквозь музыку прорывается тихий стон.
Сначала я не верю своим ушам, но потом он снова вырывается наружу в виде облачка пара.
— Черт возьми, малыш, — говорю я, сдерживая недоверчивый смешок. Мое сердце поет где-то в глубине души. — Не могу поверить, что ты все еще жив.
Эндрю не отвечает. Не знаю, слышит ли он меня вообще. Его глаза плотно закрыты, кожа обуглена, кровь сочится из искореженных краев обожженной плоти. Я не отрываю глаз от пара, который виднеется с его приоткрытых
губ, роюсь в недрах своей сумки, пока не нахожу то, что ищу.
— Надеюсь, тебе понравилось шоу. Это было отличное выступление, — говорю я, вынимая пистолет из кобуры и приставляя дуло к его лбу.
В ночи раздается еще один тихий стон.
— Но я не захватила с собой фейерверков для выступления на бис, так что тебе придется проявить воображение.
Нажимаю на спусковой крючок, и с последним взрывом в мире становится на одну саранчу меньше.
И только одно чувство я сейчас испытываю:
Гребаную неуязвимость.
1_ПОГРУЖЕНИЕ
ЛАРК
— Не задерживай
Не думаю, что он меня услышал. Ну и ладно.
Я просто улыбаюсь и машу ему одной рукой, а другой направляю на него пистолет на случай, если окно откроется и ему удастся выскользнуть наружу.
К счастью, давление поднимающейся воды практически не позволяет ему спастись, и в считанные мгновения автомобиль погружается под воду. В черной воде лопаются пузырьки, когда автомобиль скользит в Скитуатское водохранилище. Фары направлены на звезды и мерцают, когда электрические соединения выходят из строя.
— Вот дерьмо.
Это не очень хорошо.
На самом деле, это даже удивительно. Но необычно.
Я прикусываю губу и смотрю, пока не гаснет свет и поверхность не становится неподвижной. Когда убеждаюсь, что все тихо, достаю телефон и открываю контакты. Мой большой палец зависает над номером Этель. Только ей я звонила, когда все шло по пизде. Конечно, автомобиль на дне озера больше чем просто «пошло по пизде», так что просить помощи у Этель не могу.
Вздохнув, я набираю номер чуть выше.
Два гудка, и он снимает трубку.
— Ранняя пташка, — говорит мой отчим на другом конце провода. Я закатываю глаза и улыбаюсь, когда он называет меня детским прозвищем.
Мой настороженный тон — первый признак того, что что-то может быть не так, когда я говорю:
— Привет, папуля.
— Что случилось, милая? Все в порядке?
— Конечно…
— Кого-то стошнило на ковер? — спрашивает он. Кажется, что он выпил немного на вечеринке в честь Хэллоуина, раз не заметил, что на моем конце провода нет грохочущих басов или хриплых голосов гостей.
— Я попрошу Маргарет заказать химчистку. Не волнуйся, дорогая.
Последний осуждающий пузырь вырывается из озера, как восклицательный знак.
— М-м-м, на самом деле, мне не чистящие средства нужны…
На линии повисает тишина.
Я сглатываю.
— Пап…? Ты еще здесь?
На том конце провода хлопает дверь, заглушая смех, голоса и музыку. Слышится прерывистый выдох моего отчима. Я почти представляю, как он трет пальцами лоб в тщетной попытке направить в нужное русло холодную энергию.
— Ларк, какого хрена? Ты в порядке?
— Да, я в полном порядке, — отвечаю я, как будто это всего лишь незначительное неудобство, несмотря на скомканную окровавленную футболку, которую я прижимаю к линии роста волос, где пульсирует глубокая рана. У меня, наверное, сейчас безумная улыбка. Костюм Харли Квинн и двадцать слоев грима дополняют образ. Хорошо, что рядом никого нет.
— Я могу с этим разобраться, если ты просто дашь мне номер.
— Где ты? Слоан что-то натворила?
— Нет, вовсе нет, — отвечаю я твердым голосом, и улыбка мгновенно исчезает с моего лица. Хотя мне и неприятно, что он сделал поспешный вывод о том, что во всем виновата моя лучшая подруга, я сдерживаю раздражение.