Мастер и Жаворонок
Шрифт:
Прошло две недели с тех пор, как я передал мистера Трамбле Богу, и теперь Он вознаградил мое усердие. Мое служение. Он расставил фигуры на доске и расчистил мне путь к праведной победе.
Ибо я знаю, какие планы у меня на вас. Планы, которые принесут вам процветание, а не вред. Планы, которые дадут вам надежду и будущее.
И мои планы скоро воплотятся в жизнь.
Я долго стою у двери и наблюдаю за спящей женщиной. Свет, проникающий сквозь жалюзи на окнах, отбрасывает тени на ее тело. Он освещает каждое малейшее движение, каждый вздох.
Господи всемогущий, над ней нависла тень смерти.
Темп ее дыхания меняется. Возможно, снится кошмар. Жидкость скапливается у нее в груди и булькает. Она кашляет, а когда открывает глаза, они скользят по комнате, пока не останавливаются на мне.
— Кто ты? — спрашивает она. Ее зрение, скорее всего, затуманено сном и старостью, но я все равно улавливаю подозрение в пелене ее глаз. Я решительно захожу дальше в комнату и закрываю за собой дверь.
— Сегодня я известен как… — я показываю на украденное удостоверение личности, прикрепленное к моему нагрудному карману, — Стив.
— Сегодня я известна как Берта, так что, если ты ищешь Этель, боюсь, ты ошибся комнатой.
Я улыбаюсь пожилой женщине, достаю из кармана рабочей формы пару латексных перчаток и надеваю их.
— Ты не такая, как я ожидал, Этель.
— Мне уже говорили об этом. Но такие мужчины, как ты, испокон веков недооценивали таких женщин, как я, так что твое открытие меня не удивляет.
Пожилая женщина бросает на меня резкий и пренебрежительный взгляд. Затем она нажимает кнопку, чтобы отрегулировать наклон кровати. Я делаю шаг вперед, намереваясь остановить ее, думая, что она пытается позвать медсестру, но она только усмехается в ответ. По ее взгляду я понимаю, что она либо смирилась со своей судьбой, либо намерена попытаться отбиться от меня сама.
— Итак, — говорит она сквозь жужжание скрытого мотора кровати. — Я полагаю, ты здесь, чтобы убить меня?
— Я здесь, чтобы передать тебя Богу, — поправляю я ее, останавливаясь в изножье кровати.
— По приказу Боба?
Я наклоняю голову.
— Ну, — продолжает она, размахивая скрюченными пальцами в воздухе. — Боб Фостер. Это в его стиле — посылать такого как ты. Такого нетворческого и скучного. Прямо как его кексы. У него всегда руки из жопы росли.
Я достаю из кармана черный футляр. Не открываю его, но женщина следит за движениями моих рук.
— Боюсь, я не знаком с мистером Фостером.
В груди пожилой женщины нарастает раскатистый кашель, пока кровавая мокрота не начинает сочиться из ее рта. Я протягиваю ей носовой платок, и она берет его, прижимая ко рту. Ее внимание по-прежнему приковано ко мне.
Я киваю, понимая все, о чем она молчит.
— Готова принять смерть. Не противишься воле Божьей, — я подхожу к краю кровати и открываю футляр, чтобы достать первый из трех предварительно заполненных шприцев. — Раскаиваешься ли ты перед Господом?
— Очень раскаиваюсь, — говорит она. Ее взгляд устремляется в угол комнаты. Интересно, чувствует ли она, что Он здесь, с нами. Я — да. Я чувствую волю Господа. Он
— Скажи мне, — требую я. — Признайся в своих грехах перед Его ангелом смерти.
Пожилая женщина глубоко вздыхает.
— Я сожалею… — она замолкает, когда ее взгляд возвращается ко мне. В нем полно решимости. — Сожалею, что не украла рецепт кексов «баноффи» от Боба Фостера, когда у меня была такая возможность. Этот ублюдок отнял у меня двадцать процентов рынка, когда запустил «Баноффи от Боба».
Мои глаза сужаются.
— Я сожалею, что не пошла домой со Спенсером Джонсом после вечеринки у Марси, когда мне было двадцать три. Дженни Брайт вместо этого отвезла его домой и сказала, что до воскресенья он трахал ее в зад шестью разными способами. Она целый месяц без умолку твердила об этом за завтраком в загородном клубе…
— Господь, я ищу в тебе прибежища от дьявола…
— Вскоре после этого я встретила Томаса, и за шестьдесят два года брака он ни разу не трахал меня в задницу. Почти год я убеждала его, что есть другие позы, а не в которых я лежу на спине, как дохлая рыба.
Я тяжело вздыхаю. Прищелкиваю языком.
А затем поворачиваюсь к капельнице и останавливаю подачу лекарств. Зажимаю пробирку, чтобы раствор не попал внутрь.
Пристально смотрю на старуху.
— Пусть брак будет в почете у всех, и пусть брачное ложе будет незапятнанным…
— Насчет «незапятнанного»…
— Ибо Бог будет судить сексуально аморальных и…
— Кстати, «сексуально аморально» — секс втроем считается? Потому что однажды с Дженни…
— Хватит.
Моя рука дрожит от желания ударить ее. Она улыбается, дьявольски довольная. Сатана подталкивает меня совершить грех. Но больше я на это не поддамся.
— Силой Божьей низвергни в ад сатану и всех других злых духов, которые рыщут по миру в поисках погибели душ.
Я отвинчиваю защитный колпачок от отверстия в трубке для внутривенного вливания и вливаю раствор из первого шприца. Я ожидаю, что Этель попытается сопротивляться. Возможно, вытащит канюлю из своей руки. Она могла бы спастись. Но не пытается.
Только улыбается.
Ее глаза не отрываются от моих. Я чувствую их на своей коже, даже когда сосредотачиваюсь на работе своих рук, вынимая первый шприц и меняя его на второй. В этом шприце лоразепам. Доза, в три раза превышающая, по моим оценкам, ее вес.
Трепет разливается по моим венам. Это мое призвание, моя миссия от самого Бога. Он дал мне возможность отомстить за брата Харви, а затем Он нашел для меня более великую цель — убить коррупционеров, которые защищают Его убийц, и уничтожить тех, кто стоит между мной и правосудием, которого я ищу. Мой Бог повелел мне остановиться в том же отеле, что Палач и Паучиха, когда я приехал в город в надежде найти обломки дома, в котором вырос. Полиция была так занята эксгумацией тел жертв Харви, что не приложила особых усилий к поискам того, кто его убил.