Мастера детектива. Выпуск 1
Шрифт:
— Гарри Кривой три раза судился за кражу со взломом… Он бывший каменщик, а в воровской своей профессии специализировался на проломе стен…
И наконец, уже взявшись за ручку двери, сказал в заключение:
— А разве те воры, что ограбили ювелира на улице Сен–Мартен, не проникли в магазин через подвал, проломав две стены? До свидания, господин Бонно.
И все–таки, несмотря на свой удачный выпад, Мегрэ был в дурном настроении. Письмо Шарлотты… Впрочем, сразу было видно, что он не рассержен, а опечален.
Он мог бы послать инспектора.
Большой новый дом, роскошно отделанный, с воротами из кованого железа, высился белоснежной громадой на Мадридском авеню, окаймлявшем Булонский лес. Направо от вестибюля — застекленная дверь в швейцарскую, похожую скорее на гостиную. Там сидели три–четыре женщины, уныло покачивая головами. На столике поставлен был поднос для визитных карточек. Еще одна женщина, с красными, заплаканными глазами, приотворив дверь, спросила:
— Кто там?
Дверь во вторую комнату стояла открытой, и там виден был лежавший на кровати покойник со сложенными на груди руками, с четками, вложенными в пальцы; в полумраке мерцали две свечи, веточка букса мокла в чашке со святой водой.
Присутствующие говорили шепотом. Утирали слезы. Ходили на цыпочках. Мегрэ перекрестился, покропил святой водой, постоял молча, глядя на заострившийся нос умершего, странно освещенный дрожащими огоньками свечей.
— Ужас–то какой, господин комиссар!.. Ведь до чего ж хороший человек был! Не нашлось бы у него ни одного врага…
Над кроватью висела в овальной рамке увеличенная фотография Жюстена Кольбефа в мундире унтер–офицера — портрет сделан был в те годы, когда покойный носил огромные усы.
На рамку прикрепили крест «За боевые заслуги» с тремя пальмовыми ветвями и военную медаль.
— Он был кадровый военный, господин комиссар. Как пришло время по возрасту выйти в отставку, он просто уж не знал, куда себя девать, и решил взяться за какую–нибудь работу… Одно время был сторожем в клубе на бульваре Осман… Потом ему предложили место ночного швейцара в отеле «Мажестик», и он согласился… Ведь он, знаете ли, какой–то особенный был: почти совсем не спал и спать не хотел… В казарме он, можно сказать, каждую ночь вставал и делал обход…
Соседки, а может быть, родственницы, с сокрушенным видом покачивали головами.
— Что же он делал целый день? — спросил Мегрэ.
— Возвращался он с работы утром, в четверть восьмого — как раз поспевал вытащить мусорные ящики; мне он не давал делать тяжелую работу… Потом постоит у порога, покурит трубочку — ждет, когда придет почтальон, поболтает с ним немножко… А надо вам сказать, они с почтальоном однополчане были… Потом ляжет в постель и спит до полудня… Недолгий сон, а с него хватало. Как позавтракает, прогуляется по Булонскому лесу до Елисейских полей… Иной раз зайдет в «Мажестик», поздоровается с дневным швейцаром… Потом в маленьком баре на улице Понтье перекинется в карты, к шести часам вернется домой, а в семь часов отправляется в отель на
— А давно он сбрил усы?
— Да когда уволился из армии… Я как увидела его без усов, так диву далась… Совсем другое лицо — маленькое, будто съежилось, и сам словно ниже стал ростом…
Мегрэ еще раз склонил голову у смертного одра Жюстена Кольбефа и вышел на цыпочках.
От дома покойного было недалеко до Сен–Клу. Комиссару Мегрэ не терпелось отправиться туда, но почему–то он боролся с этим желанием. Мимо проезжало такси. Мегрэ поднял руку. Ну, была не была!..
— В Сен–Клу… Я объясню, как ехать…
Моросил дождь. Небо затянули тучи. Было только три часа дня, однако казалось, что уже наступили сумерки. Домишки, окруженные оголенными садиками, еще без цветов и листвы, имели унылый вид.
Мегрэ позвонил. Открыла ему Жижи, а Шарлотта, высунувшись из дверей кухни, смотрела, кто пришел.
Без единого слова, по–прежнему с презрительной гримасой, Жижи посторонилась и пропустила Мегрэ. Он был здесь лишь два дня тому назад, но ему показалось, что в доме все изменилось. Быть может, это Жижи принесла с собою обычный для нее беспорядок? В кухне на столе все еще стояли не убранные с утра остатки завтрака.
Жижи расхаживала в ночной рубашке и в халате Шарлотты, в котором она совсем утопала; то и дело роняла с тощих своих босых ног шлепанцы Проспера, щурясь от дыма, курила сигарету за сигаретой.
Шарлотта, только что вставшая с постели, не знала, что сказать. Она была еще не одета, не намазана, без лифчика, поддерживавшего опавшую грудь.
Кто же заговорит первым? Женщины недоверчиво и тревожно оглядывали Мегрэ. Он для приличия сел и положил котелок себе на колени.
— У меня был нынче утром долгий разговор с Проспером, — сказал он наконец вполголоса.
— Что он говорит? — торопливо спросила Шарлотта.
— Говорит, что не убивал ни Мими, ни ночного швейцара…
— Видишь? — с торжеством воскликнула Жижи. — Что я тебе говорила?
Шарлотта молча смотрела на Мегрэ. Чувствовалось, что она совсем растерялась. Она не создана была для трагедий и теперь как будто искала, за что ей ухватиться.
— Я виделся также и со следователем. Он получил анонимное письмо по поводу Проспера и Мими…
Реакции не последовало. Шарлотта, вялая, рыхлая, испуганно смотрела на него, веки у нее опухли, набрякли от слез.
— Анонимное письмо?
Мегрэ протянул ей тетрадку с кухонными рецептами, которую захватил с собой.
— Это ваша тетрадка? Вы собственноручно в ней писали?
— Да… А что?
— Будьте любезны, возьмите перо… Лучше старое, такое, чтобы брызгало… Возьмите чернила… Бумагу…
На буфете нашлись и перо и пузырек с чернилами. Жижи, насторожившись, переводила взгляд с Мегрэ на свою приятельницу, очевидно, готовясь вмешаться, как только почувствует опасность.