Мастера и шедевры. т. I
Шрифт:
Ушебти — магическая фигурка.
Мои размышления прервал шум.
И вновь я увидел ребят из киногруппы, перетаскивающих аппаратуру, софиты, тянущих электропроводку.
И снова лучи юпитеров вершили чудеса, и снова я увидел главную сердцевину искусства Древнего Египта — внутреннее движение, сокрытое под маской внешней скованности… И если услышать музыку творений Древнего
Вот оператор попросил навести луч юпитера на маленькую композицию «Тутанхамон на ладье», на которой изображен фараон в короне Нижнего Египта, плывущий в лодке…
В руках у юноши гарпун и свернутая, как лассо, веревка…
Поток яркого света заставил ожить статуэтку.
Ассистенты приложили синюю прозрачную пленку к софиту, и голубой-голубой свет свершил еще одно чудо. Белый щит, подставленный как фон, вдруг превратился в… небо, черное дерево постамента стало в свете юпитера сине-фиолетовой водой реки.
Ладья поплыла. Упали глубокие тени. Вздрогнул гарпун в сильной руке, раскрутилось черное лассо.
Я увидел начало боя фараона с чудовищем. В древних папирусах не раз описывалось это сражение Добра и Зла.
Вот отрывок из этого мифа:
«И вот они предстали на своих судах перед Эннеадой. Тут лодка Сета погрузилась в воду. Сет превратился в гиппопотама и вознамерился потопить лодку Гора. Но тогда Гор взял гарпун и метнул его в божественного Сета…»
Тутанхамон, он же мифический герой, видит перед собою чудовищный оскал сына Зла. Но его не пугает страшилище. На его лице блуждает улыбка. Он уверен в победе Добра. Он сделал шаг навстречу Сету, и сейчас прозвенит острый гарпун, и через миг враг будет поражен.
Голова принцессы из Амарны.
Ослепительный свет превратил и зеленое сукно стола в воды Нила. Водная рябь мерцала в потоке лучей юпитера. Я подошел ближе. С какой-то изумительной экспрессией выточены были все детали скульптуры.
Ювелирная, чеканная форма головы, изящные сильные кисти рук, точеные длинные ноги юноши, обутые в простые сандалии. Я видел, как под загорелой кожей молодого бойца играют мышцы, как радостно ликует победоносная плоть. Эта фигура была поистине шедевром скульптуры, предвосхитившей своей динамикой лучшие творения Родена и Бурделя.
В чем секрет убедительности воплощения легенды в такой совершенной форме, абсолютно реалистичной и жизненной?
Мне думается, что прежде всего в простодушной вере неизвестного ныне мастера в истинность мифа, в его личной убежденности в конечной победе добра над злом.
В этой цельности духовного мира художника — одна из основных тайн создания высочайших творений искусства, вера, не оставляющая места для скепсиса и цинизма. Чистота и искренность всех помыслов художника рождали адекватную по силе и убедительности форму.
Долго-долго я бродил еще по залам экспозиции. Перед моими глазами таинственно светился алебастр, расцветая неведомыми цветами в виде изумительных чаш. Я изучал поражающе филигранные рельефы золотого наоса, похожего на миниатюрный египетский
Меня околдовали маленькие фигурки ушебти, роль которых в судьбе фараона была особой. Вот что рассказывает об этих магических скульптурах «Книга мертвых». Они, эти ушебти, должны заменять на том свете порфироносного владыку и исполнять за него все тяжелые работы на «полях блаженных… когда человек обязан возделывать поля, орошать пастбища или переносить песок с востока на запад».
И во всех этих творениях рук человеческих, предназначенных для гробницы, подчеркиваю, для гробницы, я видел лишь ликующую, всепобеждающую жизнь. Вечное стремление человека к прекрасному, которое не в состоянии обуздать никакая сила…
Голова античной богини.
И снова что-то привело меня к золотой маске Тутанхамона…
Стемнело…
В огромном пустом зале бродили седые тени. На погасшем черном фоне призрачно сияло лицо молодого человека…
Тишина незаметно подкралась и легла где-то рядом.
Я неотрывно глядел, как наступающая темнота все больше и больше убирала все лишнее.
Остались глаза. Широко раскрытые.
Давным-давно покинула Москву выставка «Сокровища гробницы Тутанхамона».
Прошло время.
Но магическая сила касания памятников древности не ослабевала. Наоборот, несмотря на сутолоку буден, все ярче, отчетливее возникало чувство духовной сопричастности к таинственному искусству Египта. С той поры, как я приобщился к прекрасному созданию скульпторов страны Сфинкса, меня неизменно тянуло собирать репродукции, книги, отражающие амарнский период, короткий, но прелестный своей человечностью, одухотворенностью, какой-то особенной, раскованной от канонов поэзией. Среди собранных изображений была «Царевна из Амарны» — юная, с мягким овалом лица, с тяжелыми, будто набухшими от слез веками миндалевидных глаз и грустной, не по — девичьи усталой улыбкой, как-то странно озарявшей ее милый облик. Никто уже не мог рассказать об ее имени, судьбе. Известно лишь, что ее изваяли мастера Ахетатона. Но несмотря на тайну, фатальный барьер тысячелетий иногда словно исчезал, и я видел прежде всего человека, слабую, хрупкую девушку, беззащитную, трепетную. В этом молчаливом разговоре — непреодолимая сила шедевров мирового искусства.
Но самое удивительное произошло через год. Как-то вечером я листал историю искусств и вновь увидел «Царевну из Амарны». Какое-то странное щемящее чувство овладело мной. Вмиг в памяти возник в чем-то схожий, пластически близкий образ. Наутро я уже был в музее на Волхонке. Мгновенно нашел искомое — «Голову богини», созданную в третьем веке до нашей эры, — изумительный подлинник античности.
Величавая и простая, гордая и нежная, со взором, подернутым какой-то тихой грустью, чуть-чуть улыбаясь глядела беломраморная богиня.