Мастера и шедевры. т. I
Шрифт:
Мане. Флейтист.
Через пятьдесят лет они будут проданы в пятнадцать и двадцать раз дороже, тогда как кое-какие другие картины, которые теперь ценятся в сорок тысяч франков, не будут стоить и сорока франков. Не нужно обладать особой дальновидностью, чтобы предсказывать подобные события…
Но более всего мне нравится «Флейтист» — картина, отвергнутая в этом году… Если я выше сказал, что
Я постарался указать на то место, которое принадлежит Мане среди художников. Быть может, будут смеяться над панегиристом, как смеялись над художником. Наступит день, когда мы оба будем отомщены. Есть вечная истина, которая поддерживает мой дух критика, а именно: только темпераменты живут и властвуют над веками. Невозможно, понимаете ли, невозможно, чтобы не настал день, когда Эдуард Мане будет торжествовать, когда он раздавит трусливую посредственность, его окружающую.
А ремесленники, люди, укравшие подобие оригинальности у корифеев прошлого, должны дрожать… Это покойники завтрашнего дня; среди них есть такие, которые умерли десять лет тому назад, но которые внезапно оживают и кричат на весь мир, что оскорбляют достоинство искусства, если благодаря случайности какая-нибудь мощная картина попадает в общую яму, именуемую Салоном».
Можно простить Золя некоторую запальчивость, свойственную молодости, ибо, как стало позже известно, зрелый Золя, достигший славы и благополучия, во многом пересмотрел свои привязанности… Но это опять уводит нас от этой выставки.
Справа от «Флейтиста», на той же центральной стене, картина Фредерика Базиля «Мастерская художника». Этот большой этюд — бесценный документ истории живописи — написан в 1870 году.
Думал ли Базиль, когда писал свой холст, что ему удалось запечатлеть в картине трех мастеров мирового значения — Эдуарда Мане, Огюста Ренуара, Клода Моне. Едва ли. Хотя сегодня, через сто лет, даже само это сомнение кажется кощунственным, настолько знамениты и хрестоматийно известны имена его друзей.
Моне. Завтрак на траве. Фрагмент.
Но в те далекие дни, когда на долю художников, собравшихся в мастерской Базиля, доставалось больше терний, нежели лавров, в те дни, когда Салон Второй империи провалил их талантливые полотна, тогда желание Фредерика Базиля увековечить своих товарищей по искусству в картине было более чем достойно. Ведь эти мастера через четыре года окажутся лидерами движения, которое получит название «импрессионизм». А само слово «импрессионизм» войдет в историю как термин, определяющий целую эпоху в развитии живописи, подобно барокко или классицизму.
«Мастерская художника». Адрес — улица Кондамин, квартал Батиньоль, недалеко от кафе Гербуа. По имени квартала, где, кстати, была и мастерская Эдуарда Мане, группу художников — Мане, Ренуара, Моне, Дега, Сислея, Базиля — называли «батиньольцами». Любимым местом их вечерних собраний было кафе Гербуа.
Парижская мансарда. Студия живописца. В большом окне сквозь тонкие переплеты видны крыши города. Ровный холодный зимний свет озаряет мастерскую. На стенах студии картины в золотых рамах, этюды, эскизы. В углу в беспорядке свалены холсты, подрамники, рамы. На переднем
Перед нами шесть мужчин. Кто они?
Один из них, коренастый и плотный, поднимается по деревянной лестнице на антресоли. Это Эмиль Золя. Он на минуту приостановился и заговорил с сухощавым молодым человеком, сидящим на столе, — Огюстом Ренуаром. О чем они говорят? О скандальных выступлениях прессы, глумящейся над полотнами «батиньольцев», или о косности жюри Салона? А может быть, они просто вспоминают воскресный день, проведенный на Сене, игру света и зелени, беготню солнечных бликов на речной ряби, очарование юных купальщиц? Колдовскую мозаику пленэра.
Ренуар был врагом мудреных сюжетов. Эпикуреец, сын простолюдина, Огюст любил говорить:
«Сюжеты самые простые — самые вечные.
Будет ли обнаженная женщина выходить из соленой волны или вставать со своей кровати, будет ли она называться Венерой или Нини, — лучшего никто не изобретет».
Мане. Портрет Берты Моризо.
Все обаяние музы Ренуара было в том, что, рисуя модисток или служанок, он создавал шедевры, чарующие нас не менее античных богинь.
Золя пристально наблюдал жизнь своих друзей-художников. Он самоотверженно бросался на защиту их творений, пока грандиозная эпопея «Ругон-Маккары» не поглотила его целиком. И вот тут-то и свершилась беда, которую никто не ждал. В 1886 году Золя написал роман «Творчество». Герой романа художник Клод Лантье — неудачник.
Автор жестоко обличает новации живописца. Мир искусства сразу нашел прототип Лантье — Эдуарда Мане. Другие увидели в Ююде — Сезанна.
Сезанн, Моне, Писсарро, Ренуар стали избегать Золя.
Вот письмо Клода Моне к автору «Творчества».
«Вы были настолько любезны, что прислали мне «Творчество», — писал Моне. — Я очень обязан вам. Я всегда с большим удовольствием читал ваши книги, а эта была для меня вдвойне интересна потому, что поднимает те проблемы искусства, за которые я так долго боролся. Я прочел ее и, должен признаться, расстроен и встревожен. Вы сознательно старались, чтобы ни один из ваших персонажей не походил ни на кого из нас, но, несмотря на это, я боюсь, что пресса и публика, наши враги, могут вспомнить имя Мане или по крайней мере наши имена, чтобы объявить нас неудачниками, что, конечно, не входило в ваши намерения; я отказываюсь верить в это…»
Мане и Моне. Вы видите их на полотне «Мастерская художника' рядом у мольберта, обсуждающих картину в золотой раме.
Мане и Моне…
Их связывала всю жизнь верная и нежная дружба. Когда Эдуард Мане умер, Клод Моне и группа друзей с огромным трудом собрали двадцать тысяч франков и купили у вдовы живописца «Олимпию».
Цель? Преподнести «Олимпию» государству. Заставить выставить ее в Лувре.
«Олимпия». Мотив этой картины возник еще давно, в веках, когда все великие мастера, начиная от Джорджоне, Тициана, Веласкеса, Пуссена, Рембрандта, Гойи, бесконечно повторяли вечный, глубоко человечный и прекрасный сюжет, называя его то «Венерой», то «Данаей» или «Юноной». Эти живописцы, изображая обнаженную модель, подбирали приличествующий случаю мифологический или библейский сюжет…