Мастера советского романса
Шрифт:
[1] Можно отметить лишь одну декламационную погрешность: в словах «Так иногда разлуки час» при чтении пропускается ударение на первой стопе, в музыке же оно реализовано и даже подчеркнуто (сильная доля такта и большая длительность).
«стр. 198»
ния стиха становится чрезвычайно характерной чертой лирики Кочурова, вскоре в совершенстве овладевшего трудным мастерством сочинения музыки в медленных темпах…
Сходный тип изложения применен в романсе «Красавица перед зеркалом», где он вполне соответствует статике поэтической картинки, и, наконец, в превосходном романсе «Счастлив, кто близ тебя».
Последний из названных
Каждый тон этого Adagio насыщен, до краев наполнен живым дыханием и естественно переливается в следующий. По отношению к таким мелодиям Е. Ручьевская с полным правом применяет термин Б. В. Асафьева «вокальвесомость», быть может не очень удачный в филологическом отношении, но хорошо передающий сущность явления.
Какими же средствами достигнуто это качество? Конечно, не только простым замедлением темпа, но, прежде всего, средствами ладово-интонационными. Все или почти все продленные тоны мелодии - либо побочные тоны в данной гармонии, либо становятся побочными (задержаниями) при ее смене. Поэтому они не воспринимаются как «точки покоя», слух ждет, как этот длящийся звук «перельется» в следующий, разрешающий напряжение.
Таким образом возникает несовпадение ритмических и гармонических устоев, что и создает весьма ощутимый импульс для мелодического развития. Принцип этот весьма родствен принципу «бесконечной мелодии» но не в вагнеровском, а скорее в листовском его претворении.
Возникающие в фортепианной партии мелодические «реплики», то удваивающие вокальную мелодию, то контрапунктирующие ей, еще более усиливают впечатление непрерывности музыкального потока.
Одним из лучших примеров такого типа мелодии у Кочурова - начальная фраза романса «Счастлив, кто близ тебя», где и рост мелодии, и спад ее естественны, как спокойное, глубокое человеческое дыхание:
«стр. 199»
Иными и, в общем, более простыми средствами передана «длящаяся эмоция» в романсе «Таврида». Это более развернутая, масштабная композиция, основанная на варьировании одного музыкального образа. И вариационный принцип, и самый характер музыки приводят на память глинкинский «Персидский хор» - замечательное выражение очарованного покоя.
Весь цикл «Миниатюр» развивается, таким образом, в сфере образов, жанров, интонаций пушкинско-глинкинской эпох», прочувствованной художником, горячо любившим эту пору вешнего расцвета русской художественной культуры.
В период работы над циклом Кочуров воспринимал только одну сторону этой эпохи, только «эллинское», ясное, радостное утверждение гармонии в искусстве, а не раздумья и уж конечно, не гражданский пафос. Как отмечали мы во введении, такое или сходное восприятие Пушкина было тогда свойственно большинству композиторов, но у Кочурова, очень глубоко проникшего и вжив-
«стр. 200»
шегося в образный мир юного Пушкина, это проявилось особенно явственно.
Потребовалось еще несколько лет, наполненных событиями огромного исторического значения, потребовалась работа над музыкально-публицистическими жанрами, роль которых так возросла в годы Великой Отечественной
Обращаясь к этому циклу, нельзя не отметить, что лирика на стихи поэтов-классиков, создававшаяся советскими композиторами в годы Великой Отечественной войны, была вовсе не только продолжением линии возрождения классики, возникшей в 30-ix годах. Начался новый этап развития этой линии, связанный с особым, эмоциональным, горячим отношением всего народа к богатствам духовной культуры. Понятие «родина» в эстетическом его смысле распространялось и на прошлое, на все культурные ценности, созданные русским народом и другими народами нашей страны с самого начала их истории. Днепрогэс и храм Спаса-Нередицы, поэмы Маяковского и «Слово о полку Игореве», гравюры Фаворского и живопись Андрея Рублева - все это защищал наш народ с той же самоотверженностью, как города, села, поля и заводы, как жизнь своих близких.
Идея защиты и утверждения эстетических ценностей нашей родины была многократно отражена в творчестве советских художников. Едва ли не самым сильным ее выражением является стихотворение А. Ахматовой «Мужество», опубликованное в «Правде» в 1941 году и за вершающееся словами:
…Но мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки.
[1] Здесь мы несколько нарушим хронологический порядок изложения, чтобы не разрывать линию развития образов классической поэзии в лирике Кочурова.
«стр. 201»
Широкое обращение советских композиторов в годы войны к русской классической поэзии вдохновлено, в сущности, той же идеей. И конечно, ее образы получили в это время несколько иное освещение, чем в предвоенные годы. В частности, метод стилизации, все же иногда дававший себя чувствовать в произведениях 30-х годов, уступает место более современному прочтению классических стихов.
Эти общие черты прослеживаются и в цикле Кочурова (ор. 11) [1]. Не случайно в цикл на равных с пушкинскими или даже на больших правах входят стихи Лермонтова, с их горячей страстностью и патетикой. Но дело даже не столько в выборе стихов для этого цикла, в общем, почти не выходящего за пределы лирики, сколько в ином тонусе лирического высказывания, в котором всегда ощутима речь от первого лица. Конечно, и здесь можно отметить связи с различными явлениями классической русской и зарубежной музыки (кстати, уже не ограниченными пушкинско-глинкинской эпохой), но мы почти не ощущаем здесь вдохновения, рожденного эрудицией, которое в большей или меньшей степени характерно для романсов из ор. 6.
Именно горячность высказывания привлекает в двух лирических романсах на слова Лермонтова - «Как небеса твой взор блистает» и «Нет, не тебя так пылко я люблю». В первом из них, «романсе-портрете», Кочуров по давней традиции использует танцевальный ритм как средство характеристики. Но танцевальность здесь завуалирована - это не вальс, не мазурка, не болеро - лишь легкий намек на вальсовость слышится в этом романсе. И, пожалуй, она наиболее тонко передана не трехдольностью метра (9/8), а именно нарушением этой трехдольности: появлением синкопы в мелодии, что так характерно для лирических вальсовых мелодий (типичным примером может служить «Вальс-фантазия» Глинки):