Мастера. Герань. Вильма
Шрифт:
Имро это слегка покоробило. Он был задет, обижен, может, даже сердился на Штефку. Ничего лучшего не могла придумать? Что это ей вдруг так приспичило? Неужто именно сейчас надо возиться с кастрюлями и тарелками? Разве не могут они хоть минутку спокойно потолковать?
Штефка поймала взгляд Имро и улыбнулась.
— Не гляди на меня так, не то покраснею.
— Ты и так покраснела.
— Я всегда краснею. А если кто на меня долго глядит, я ужасно краснею.
— А ты и сейчас очень покраснела.
— Покраснела, но только немножко. Если бы ты
Имро отвернулся и подумал: Штефка строит из себя более робкую, чем есть на самом деле. Интересней хочет казаться, что ли?
А может, осторожничает? Боится, что иначе Имро позволит себе лишнее? Какие глупости! Ему такое и в голову не приходит. Штефка просто комедию разыгрывает. Да ведь порой это дорого обходится. Женщине нечего уж так выставлять свою робость — иного мужчину это может сбить с толку, он решит, что его подзадоривают, и захочет испытать эту робость.
В комнате сновала пчела. Возможно, влетела сюда через двери, когда уходил мастер, а теперь ужасно раздражала и докучала; пчела поминутно осаждала окно — оно было раскрыто, но затянуто сеткой от мух.
— Что ж ты молчишь? — отозвалась опять Штефка.
— А что говорить? Жара несусветная. Пойду-ка и я в холодок лягу, — ответил Имро, но продолжал сидеть.
Штефка сказала:
— Успеешь, времени хватит.
— А хочешь, помогу тебе, — сказал Имро и пододвинул тарелку, к которой она тянулась.
Вместо улыбки Штефка скорчила рожицу, она часто так делала, порой без причины, но обычно давала этим понять, что ни в какие разговоры пускаться не намерена; она сморщила нос и надула губы.
— Да тут всего ничего, — заговорила она чуть погодя, и лицо ее снова похорошело. — С тремя-то тарелками и ложками я и сама управлюсь.
Пчела все докучала им. Жужжанье ее становилось более зловещим.
Штефка подошла к окну, встала на цыпочки, правой рукой откинула крючок, прикреплявший сетку к оконной раме, оттянула сетку и посторонилась, чтобы пчела могла вылететь.
Тут поднялся и Имро; он засновал по комнате и, размахивая руками, пытался выгнать пчелу.
Штефка рассмеялась. — Оставь ее, она и сама вылетит.
Имро чуть смутился. Подошел к Штефке, а когда пчела вылетела, сказал: — Теперь можно закрыть! — и погладил ее локоть.
Штефка сделала вид, будто ничего не заметила. Она подступила к окну и, прижав сетку к оконной раме, укрепила ее стальным крючком.
Имро стоял рядом, ему подумалось, что он мог бы и посмелее погладить ее. Он опять невзначай протянул руку, положил ей на плечо, а другой обнял за талию.
Штефка удивленно оглянулась. — Ты что?! — Она вырывалась, но Имро не отставал от нее. — Ну тебя! Уходи! — Она отталкивала его, но Имро не сдавался, решив, что он просто не должен, не может ей уступить, и оттого делался все более напористым.
Кончилось все неловко. Штефка высвободилась, и казалось, что она сердится. Имро подумал было задним числом обратить все в шутку, но опоздал. Штефка разговаривала с ним сдержанно и гнала прочь. В конце концов и он понял,
Разумеется, потом его это мучило, но он силился сам себя убедить, что ничего особенного не случилось. Работал рассеянно и неспокойно. Упрекал себя, что был недостаточно осторожен и осмотрителен, не почувствовал даже, что может позволить себе, а что нет. Досадовал, что Штефка осталась к нему равнодушной, а ко всему еще и обиделась. Н-да, надо бы с ней как-нибудь расквитаться! Да вот как? Того и гляди больше осрамишься!
В прошлом году — мы-то уж знаем, мы-то помним, — в прошлом году сама, можно сказать, на шею ему вешалась! Правда, в прошлом году она была еще в девках, стало быть, прошлый год не в счет, но при надобности Имро и на прошлый год может сослаться и хоть отчасти оправдать себя.
Нет, это не дело! А ну как Штефка подумает, что он уже с прошлого года по ней сохнет?
Еще чего! Этого только не хватало! Конечно, она ему нравилась, но чтоб он испытывал к ней более серьезное и прочное чувство — боже избавь! Он просто подумал так: в прошлом-то году выходило, почему бы и нынче не попытаться?
Да вот не вышло. Просчитался. И поделом! Другой раз будет хоть осмотрительней. Надо поскорей все это выкинуть из головы! Чем скорее, тем лучше!
Дома, при Вильме, он о Штефке забыл, но на другой день, проснувшись, вспомнил, что нужно идти в имение, и у него опять испортилось настроение. Завтракать — аппетита не было. А Вильма не хотела без завтрака его отпускать — ради нее он слегка перекусил, но при этом очень досадовал, что даже в таких мелочах приходится ей уступать. Поел мало и потому, дойдя до имения, проголодался — настроение у него совсем упало, хотя он и не мог признаться себе, что это из-за еды. Вовсе нет! Его не покидало предчувствие чего-то тягостного.
Киринович, который вчера и позавчера об эту пору был весь в трудах, сегодня слонялся по дому, и оттого Имро еще больше встревожился. Не странно ли это? Уж не проболталась ли Штефка? Не пожаловалась ли мужу? Что, если управляющий все знает?
К счастью, Киринович не заставил себя долго ждать. Пришел поздороваться: оказалось, опасения Имро были напрасны.
— Ну что, мастера? — скалил он свои крупные зубы. — Поздно встаете, поздно молодуха вас будит. Не пойму, как можно так долго спать. Что нового? Как жизнь?
— По-всякому, — отвечал мастер, потом обратился к сыну: — Имришко, скажи, мы когда встали?
— А я почем знаю? В пять? Не то раньше?
— В пять? — загоготал управляющий. — Боже мой, и не стыдно такое говорить! Я сегодня успел уже всю деревню обежать.
Мастер на это: — Так то ты. Думаешь, мне охота мотаться по деревне? Нет, я не такой полоумный. Что ж, бегай, коли ноги скорые.
Управитель надулся, но минуту спустя — опять смешинка в глазах.
— Да разве в ногах дело? Сперва надо встать, а потом уж можно и бегать.