Мать (CИ)
Шрифт:
– Ну ладно, пошли, - буркнул Пахомов, уязвлённый тем, что сел в лужу перед товарищем.
Но ушли они недалеко. Вырулив на Северную улицу, Володька вдруг заметил вдали серую цигейковую шубу матери и, мгновенно забыв про товарища, бросился к ней. Мать быстро шла мимо рынка с каким-то мужиком.
– Мама! Мама!
Мать обернулась. Мужик тоже обернулся. Это был Карасёв.
– Нас с уроков отпустили, - восторженно завопил Володька, подлетая к ней.
– Вот как?
– изумилась мать.
– Да! Там бомбу кто-то подложил... вернее, сказали, что подложили... Милиция
– И вы сегодня не учитесь, - сказала мать, косясь на Карасёва.
– Ага! Я с Беляковым пошёл пластинки послушать. А потом тебя увидел...
– Ты не голодный? В холодильнике гречка стоит в кастрюле. И сосиски.
– Не, не голодный. А ты на работу?
– Да, - кивнула мать.
– Ты только папе не говори, что меня видел. А то он ругаться будет. Хорошо?
– Ладно.
– Пахомов бросил взгляд на Карасёва.
– А Мишка с Ромкой, наверно, тоже домой пошли.
– Вероятно, - усмехнулся Карасёв.
– Ну, я пойду?
– Беги. Но папе - ни слова, - велела мать.
– Я тебе "За рулём" куплю.
– Купишь?
– восхитился Пахомов.
– А когда?
– Скоро.
Мать нагнулась, поцеловала его, и Володька поскакал обратно к Белякову.
Глава пятая
"Дело государственной важности, - громко зачитала Маргарита ученикам после уроков.
– В настоящее время сложилось тревожное положение с обеспечением промышленности макулатурой. Страна может недополучить сотни тысяч тонн картона, бумаги, на миллионы рублей строительных материалов, товаров народного потребления. В целях увеличения сбора макулатуры предлагаю вам обратиться к пионерам и школьникам".
Она сложила "Пионерку" и обвела подопечных взглядом.
– Ну что, партия сказала: "Надо", комсомол ответил: "Есть". И хоть вы ещё не комсомол, но, как видите, правительство обращается к вам за помощью. Кто больше соберёт, получит почётную грамоту. Участвующих в конкурсе на болгарскую путёвку это особо касается. Не сдадите макулатуру, к конкурсу допущены не будете. Сроку вам - неделя. Вопросы есть?
– А куда складывать, Маргарита Николаевна?
– спросил Малганина.
– В школьный гараж.
Была суббота и короткий день. Дома мать кроила обмылком кусок какой-то коричневой ткани, а отец, как обычно, пилил что-то на кухне. По телевизору гремела "Ламбада".
– Мама, у нас есть макулатура?
– крикнул Володька, раздеваясь в прихожей.
– Нам в школе сказали собрать. Кто соберёт больше всех, поедет в Болгарию.
– Макулатура?
– Мать задумалась.
– Газеты есть. В тумбе под телевизором. Там одного "Труда" килограмма на три.
– "Роман-газету" твою выкинуть можно, - подал голос с кухни отец.
– Только пыль собирает.
– Лучше свои справочники выбрось, - огрызнулась мать.
– В "Роман-газете" хорошие вещи печатают.
– А чего их хранить-то? Ну прочитала - и сдавай на макулатуру. Я бы вообще ничего, кроме справочников, не издавал.
– Да у тебя вообще интересов нет, кроме как молотком стучать да Горбачёва по телевизору слушать.
–
– рявкнул отец, входя в комнату.
– Что бы ты делала без этого молотка? Тут половина мебели мной собрана. Все табуретки я сделал!
– Надо было выяснить перед приездом, продаётся здесь мебель или нет. Тогда не пришлось бы ничего делать.
– Ну вот опять: "А ты такой!", - взмахнул руками отец.
– Да, я такой! Что дальше?
– Да ничего, - откликнулась мать.
– Сколько вон обещаешь ребёнку купить вьетнамскую кепку? Все уже в таких ходят, только у Володьки нет.
– Нашла, к чему придраться! Володька, хочешь кепку? Пойдём!
Пахомов чуть не подпрыгнул от радости. Кепка с застёжкой на затылке была его мечтой с тех пор, как он увидел такую у Ромки Карасёва. Ярко-синяя, с надписью большими белыми буквами: "California", она вызвала чёрную зависть у всех мальчишек во дворе. Её привёз Ромке отец из Хабаровска. Мишке он тоже привёз, но тот её почти не надевал - натирала лоб. А Ромка носил её с гордостью и даже осенью напяливал под капюшон. Слава его, однако, продолжалась недолго. В октябре кепками начали фарцевать вьетнамские строители, возводившие гостиницу в аэропорту. Скоро почти каждый пацан обзавёлся сетчатой бейсболкой с иностранной надписью. Володька с ужасом ждал наступления тепла, когда все станут гулять в этих кепках, а он, как последний дурак, окажется с непокрытой головой.
И вот свершилось.
– Что, прям сейчас?
– спросил он, замирая.
– А чего медлить?
– Ты ведь говорил, у тебя денег нет, - насмешливо заметила мать.
– А мы не будем её покупать. Обменяем.
– Отец открыл ящик трюмо в прихожей и достал оттуда наручные часы "Пилот" с кожаным ремешком.
– Они же не ходят, - сказал Пахомов.
– Я их заведу. Пять минут будут тикать, а дольше нам и не надо.
Мать сокрушённо покачала головой, не переставая кроить.
– Возьми деньги, не позорься.
– Вот тебя не спросили!
– зло отозвался отец.
– Володька, пошли.
В аэропорт ходило такси, но отец с его прижимистостью такси не брал, пришлось тащиться на автобусную остановку.
Вьетнамцы торговали не только бейсболками. В комнатах недостроенной пятиэтажки, где они жили, громоздились туго набитые баулы с одеждой, календарями, сушёным жень-шенем и коробками вазелина-"звёздочки". Гудел обогреватель, пахло извёсткой и цементом. В одной из комнат стояла проваленная раскладушка, лежали свёрнутые зелёные спальники, переливалась алым раскалённая электрическая печка, на которой варилась лапша.
– Кепка, - сказал отец, показывая руками, как надевают бейсболку.
– Есть у тебя?
Вьетнамец закивал и отошёл к баулам. Покопался там, извлёк пакет, в котором было штук десять вложенных одна в другую разноцветных кепок. Протянул гостям.
– Ну что, какую выбираешь?
– спросил отец у Володьки.
У того разбежались глаза. Он стал перебирать кепки, точно пират, открывший сундук с золотыми монетами. Увидев на одной надпись "California", протянул отцу:
– Вот эту.
Кепка была малинового цвета, с большим козырьком.