Мать-одиночка

Буторин Андрей Русланович

— Успокойся, малыш! Больше тебя никто не обидит.

Мальчишка разом перестал вопить. И замер, будто кончился завод у пружины. А потом вдруг заплакал — горько, но с явно слышимыми нотками облегчения.

— Всем, кто общался с мальчиком — по десять суток ареста, — процедил маршал.

— И мне?.. — сглотнул Калмер.

— С вами будет отдельный разговор. Но одним лишь разговором не отделаетесь, не надейтесь!

Виттор осознавал, что случай и впрямь незаурядный. Не зря, ох, не зря Его Величество повелел ехать именно ему, причем одному. Геррон Четвертый вообще очень умный и проницательный человек, много лет ему царствовать!

Маршал пытался понять, как же ему теперь поступить. Сначала, получив сообщение о перебежчике со Стороны,

ему все казалось более или менее понятным. Все зависело от результата допроса. Если пленник имеет ценные данные и намерен сотрудничать — следует везти его в столицу и работать с ним дальше. Если окажется, что это диверсант, лазутчик, неудавшийся шпион — то есть, безусловный враг, — его нужно судить и наказать. Как именно, решит суд. Ну а если кто-то случайный, бесполезный, то лучше всего будет официально передать его Стороне — пусть разбираются сами. Это и жест доброй воли, и вообще — что с таким делать? Но в данном случае… Для начала, это был ребенок, что уже ломало все продуманные заранее ходы. Не станешь ведь допрашивать восьмилетнего малыша теми же методами, что и взрослых! Да и как его допрашивать, если он вообще не говорит? Не из упрямства, как подумал сначала и сам Виттор, а потому, что не может. Судя по всему, мальчик чего-то сильно испугался, и у него отнялась речь. Хорошо, если вернется, а пока… А пока можно сделать один только вывод: ребенка нельзя отдавать назад Стороне. Да, маршал прекрасно сознавал, что это было бы самым простым решением, но этот поступок грыз бы потом его совесть до самого конца. Мальчику грозило нечто такое, что испугало его до полусмерти, а он его вернет: довершайте, мол, начатое. Нет уж! Только не ребенка. К тому же, на Стороне даже не спохватились, так что вряд ли это грозит скандалом. А посему… А посему Виттор надумал забрать малыша с собой. Главное — дать ему сейчас успокоиться, почувствовать себя в безопасности. А там, глядишь, и заговорит, все расскажет. И уже тогда можно будет принимать окончательное решение, что делать дальше. Но сейчас очень важно, чтобы сведения о перебежчике никуда не просочились. Даже если Сторона спохватится, никаких, даже малейших зацепок быть у них не должно. Никаких доказательств, что мальчик находится в Чареоне. А потому…

— Я забираю ребенка, — сказал Виттор начальнику заставы Калмеру. — Все должно остаться в строжайшей тайне. Предупредите всех причастных. Вылетит хоть одно слово — десятидневный арест обернется вечным. Что в этом случае грозит лично вам — думаю, говорить не нужно.

— Не нужно, — побледнел гран-майор. — О мальчишке не узнает никто!

— О каком мальчишке?..

— Я сказал «о мальчишке»? Простите, оговорился… Я имел в виду о винишке. Об этой безобразной пьянке в служебное время, которую устроили мои подчиненные, за что вы совершенно справедливо назначили им по десять суток ареста.

— А вам строгий выговор за то, что не уследили. Еще один подобный проступок — и вы из «гран» станете снова просто майором.

— Слушаюсь! — вытянулся во фрунт Калмер. — А… разрешите спросить, господин маршал…

— Спрашивайте, — недовольно буркнул Виттор.

— Инспекция, о которой вы упоминали… Когда ее ждать?

— Любая инспекция хороша, когда ее не ждешь, — усмехнулся маршал. — Так что пусть она станет для вас неожиданностью. Не уверен, что очень приятной, но… В общем, дату я с вами согласовывать не намерен.

— Будем готовы принять в любое время! — отрапортовал гран-майор.

— Вот и ладно. А теперь приказываю подготовить мальчи… сопровождающую меня даму к отъезду. Подчеркиваю: сопровождающую инкогнито! Видеть ее должно как можно меньше людей, а лицо и вовсе лишь вы. Обоз возвращается в столицу уже сегодня, посему срочно отправьте гонца на станцию отправления с распоряжением забронировать для нас отдельный экипаж. Если места уже куплены — вернуть деньги в размере удвоенной стоимости. Все понятно?

— Так точно!

— Исполняйте.

В этот раз все было исполнено как надо. Виттор,

ожидавший возле пролетки, когда Калмер приведет его подопечного, не сразу и понял, кто идет с гран-майором. Одетая в черное и длинное, с подолом до земли, платье дама в черной же шляпке с плотной вуалью походила на скорбящую вдовушку. Ее даже покачивало из стороны в сторону, будто от горя. Да она была и выше мальчишки — пусть ненамного, но явно. У маршала даже мелькнула мысль, что офицер перемудрил: подсадит сейчас к нему эту женщину, а мальчик ждет где-нибудь посреди пути к станции, где вдали от глаз и произойдет подмена. Но в таком случае тот, кто сопровождает ребенка, это уже лишние глаза! Плюс сама дама… А если ей захочется поделиться столь интересным приключением с подружками? Эх, придется и впрямь наказать гран-майора! Бывшего «гран»…

Но беспокоился маршал напрасно. И когда, приподняв на мгновение вуаль, увидел за ним бледное остроскулое личико, только лишь одобрительно крякнул, решив, что начальника заставы стоит не наказывать, а поощрять. И он сказал:

— Благодарю за службу! Его Величеству будет доложено о вашем содействии, господин гран-майор.

— Служу Чареону! — возликовал офицер.

Когда Виттор с юным спутником уселись в пролетку, разъяснилась и загадка с ростом, и шатающаяся походка ребенка. Когда мальчик вытянул ноги, из-под подола платья высунулись башмаки с такой высоченной подошвой, что маршал рассердился на Калмера снова: а если бы малыш подвернул ногу, упал, расшибся? Он снял с мальчика башмаки и отломил дополнительные набойки, благо что те были приколочены наспех. Мальчик на это никак не отреагировал, но и то, что не сопротивлялся, не плакал — уже хорошо.

Определенных успехов Виттор ждал от поездки в обозе. Все-таки за три дня при желании можно добиться многого. Главное, не переусердствовать, не пережать, не испугать малыша снова. И стараться вести себя с ним так, будто он твой ребенок; так, словно ты его любишь. Ну, сыграть искреннюю любовь не так-то просто — говорят, дети в этом тонко чувствуют фальшь, — но по крайней мере нужно показать, что его судьба тебе не безразлична. А это и на самом деле было правдой, даже притворяться не нужно.

Для начала, как только дилижанс тронулся, маршал накормил своего маленького спутника. Нет, сначала мальчик снял и отбросил в сторону шляпу и стянул через голову неудобное платье, оставшись в тонких черных штанишках и такой же черной рубашке, на что Виттор мысленно вновь попенял Калмеру: вниз-то мог бы тот поддеть ребенку что-то более веселой расцветки! Впрочем, на пограничной заставе такой одежды могло не быть в принципе. Зато со съестными запасами в дорогу гран-майор превзошел все ожидания. В две большие сумки были уложены как традиционные курицы, яйца, колбасы и огурцы с помидорами, так и всевозможные пироги и прочие печенья для ребенка. И даже немного конфет. Причем реалонских, наиболее вкусных, наверняка контрабандных. Вот за это бы — строгача! Но за смелость и заботу — поощрение. Плюс на минус — итого: сделать вид, что конфеты законные. О! А еще в сумке репа. Пареная! За это отдельное спасибо, господин гран-майор!

Виттор ее и достал первой. Положил перед мальчиком на столик, порезал кинжалом, сделал приглашающий жест: кушай!.. Но малыш повел себя странно: захлопал на репу глазенками, принюхался и, зажав рот, метнулся вдруг к туалету.

Маршал тоже захлопал глазами. Что это с парнем? Репы никогда не видел? Ее что, на Стороне не выращивают? Не зря тогда ее жителей считают странными. Он взял кусок пареной репы, понюхал. М-мм!.. Душисто-то как! Пахуче! Так бы и съел. А, собственно, что и остается, если мальчик так на нее реагирует? И Виттор смолотил всю репу до кусочка. Даже облизнулся. Обычно в походах он предпочитал более суровую пищу, но когда сама судьба дарит столь изысканное лакомство — отказываться грех. Не зря же, когда говорят совсем уж о каком-то изысканном деликатесе, используют выражение: «Лучше пареной репы»! То есть, нечто вовсе за краем блаженства.