Мать Сумерек
Шрифт:
Арл был похож на Бьё чертами и густой щетиной, но превосходил старшего брата в росте, уступал в плечах, а темные отросшие волосы носил хвостом.
Благородная Дагди, дочь старого морского волка с островов, который не мог в силу возраста участвовать в охотах, его кровь и наследница, выпив третий кубок вина, завалилась на Арла плечом. Тот заботливо приобнял.
В охоте Дагди была несравненным гарпунёром: била без пушек, с одного броска обычно попадая киту в глаз, в подреберье, в легкое. Но сейчас эта складно скроенная молодая женщина чуть старше двадцати весело хихикала над чем-то, что рассказывал Бьё. Арл смотрел на Дагди с нежностью и в какой-то момент будто случайно чуть отклонился, смеясь над шуткой брата. Дагди свалилась головой
Присматриваясь к ней, Кхассав понял, что именно с этой женщиной Бансабира обнималась на берегу.
Приличия за ужином в главной зале не переходили никогда, но скрываться от собственных привязанностей было глупо. Битвы с природой примиряют людей, объясняя, как дорого всякое мгновение радости, и научая, что, если человек хочет быть счастливым, достаточно им быть.
Кхассав смотрел на это все едва ли не с благоговением и первобытным трепетом. Он привык к излишней, пресыщенной роскоши мирассийских борделей, на один из которых сделал похожим столичный дворец. Он привык к охране из самых разномастных бойцов со всей южной полосы Этана. Он привык распоряжаться людьми и деньгами, на которых не скупились ни его мать, ни когда-то дед. Он привык отдавать приказы о казни и о помиловании. Он привык обнаруживать какие-то бесконечные междоусобицы промеж своих жен — земной и водными, между матерью и остальной родней, между приближенными, рвущими его одеяло на куски — каждый на себя. Он привык слышать за версту ложь, читать за изысканной вежливостью и угрозы, и лесть.
Но он не привык видеть среди людей естественность, открытость и такие вот отношения, которых ему никогда не узнать, не постичь, не создать и частью которых не стать, сколь ни лезь из себя вон!
Товарищество.
Преданность.
Порядочность.
Честность и в любви, и в ненависти.
Он обводил глазами северян и понимал, что здесь и сейчас никто не забывает о статусе Сагромаха и Бану, Геда и Аргерль. И он понимал, что сейчас и здесь нет ни тана с тану, ни старосты с женой, ни пурпурных, ни лазурных, ни островитян, ни «астахирцев». Они были северяне — готовые мгновенно убить любого, кто обидел бы их соседа справа или соседа слева, или сидящего напротив, или за спиной, или вообще в другом конце гостиной. Они были северяне — одинаково сильные и бескомпромиссные во всем, что касалось чести.
Он посмотрел на Бансабиру. Её волосы просохли. Вина она выпила совсем чуточку, в начале, чтобы согреться быстрей, но в остальном обходилась теплым воздухом залы и объятием Сагромаха, который полвечера обнимал жену то за талию, то за бедро.
Бансабира Изящная.
Джайя не стоит не то, что десятой — даже сотой доли её достоинств.
Пышногрудая Аргерль, которой в этом году минуло сорок, поглядела на Геда — мужчину лишь немного старше Сагромаха, черты которого смутно напоминали Бану отца. Тот улыбнулся.
— Ну, пора бы и спать, я думаю.
Бансабира благодарно кивнула — их с Са обычно оставляли прямо тут, раздвинув в стороны столы и постелив одну на другую несколько медвежьих и оленьих шкур. Занимать покой старосты было совсем невежливо, а ютиться в небольших комнатках им не позволяли хозяева. Возможность танам ночевать в гостиной тоже предложила Аргерль, шутившая, что так ближе идти до завтрака.
Начали сворачиваться. Арл подхватил заснувшую на его коленях Дагди на руки и понес в гостевую для женщин. Он точно знал, что если и намерен что-то предпринять, то лучше сначала поговорить с Дагди, когда та будет не такой уставшей. Потом, если разговор удастся, с её отцом. Это так она — рослая красавица, а с гарпуном или мечом и щитом кости целыми не оставит. Арл нередко глядел на Дагди и ей подобных женщин, в том числе и таншу, с одним вопросом в сердце: как им удается биться
Искать ответ на такие извечные вопросы сейчас явно было не лучшей идеей, и Арл просто отнес Дагди спать. Шухран, сидевший поодаль, поманил за собой Кхассава и Таира — из охраны Бану только он, Вал и Ниим теперь относились к числу опытных китобоев и держались недалеко от стола старосты. Кхассав явно о чем-то хотел переговорить с Бану, но сейчас случай был неподходящим. Видимо, так или иначе, ему придется дождаться утра.
Согласившись с тем, что ожидание неизбежно, Кхассав дошел до места, куда его поселили с Таиром на двоих. Быстро освоился на одной из небольших кроватей. А потом вдруг вскочил: сейчас он решит дождаться утра, а утром опять какой-нибудь кит или этот… как они его называют? Морж! Или какие-нибудь гарнизоны. Или что-нибудь начнется про детей? Кстати, почему их дети не здесь? — вдруг задумался раман. Впрочем, это сейчас не главный вопрос. Он, Кхассав, подождать, конечно, может, но вот поход на Мирасс явно не будет. Пора. Пора! Тахивран на пороге кончины, и совсем скоро предстоит выдвигаться на запад.
Праматерь! — воодушевился Кхассав, вспоминая увиденное за день. Да имея такое подспорье в армии, как эти северяне, можно из Мирасса в два счета сделать колонию вроде Ласбарна!
Мечты нахлынули на Кхассава безудержной волной. Он уже в красках представлял, как Маатхас и Бану займут положенное им высокое место — сначала в кругу его первых генералов, потом — в кругу друзей, потом — в кругу первых приближенных, как нового императора объединенной державы Яса и Мирасса.
Кхассав улыбнулся. Да, пожалуй, так — было бы идеально. Есть люди, с которыми хочется стать другом, едва узнаешь их. Бансабира была в их числе с тех пор, как Кхассав увидел в Багровом храме запись, что Изящная является танин его страны и, значит, подданной. А про Сагромаха и говорить нечего — он просто стал для Кхассава примером мужества и, к сожалению, предметом зависти.
Дружить с подданными, конечно, труднее, чем спать, признавал раман Яса. Но Кхассав всегда знал, что справится. А, стало быть, он согласится на условия, которые Бансабира поставит в обмен на использование её ресурсов.
Жажда свершений обуяла его совершенно неконтролируемо, не говоря о том, что выпитое горячее вино настойчиво требовало выхода. Подскочив с места, Кхассав перво-наперво кинулся на улицу, а уже затем отправился в трапезную, где, как он надеялся, еще не спала Бану.
Бансабира действительно не спала, как обнаружил раман, застав отголосок её разговора с Сагромахом. Он уже потянулся к ручке двери, но вдруг замер: быть не может…
Бану и Маатхасу постелили в зале.
— Интересно, что он тут забыл? — спросил Маатхас, едва они остались наедине.
— Это имеет значение сейчас? — улыбнулась Бану, подсаживаясь к мужу ближе. — Не хочу о нем думать.
— Я тем более, — согласился Сагромах, обхватывая Бансабиру за плечи. Несмотря на тепло, от прикосновения кожа женщины покрылась мурашками, и Маатхас встревожился. Молча подтянул к себе один из пледов из войлока, принесенных на случай, если шкуры будут давить на грудь, обернул плечи супруги. Мазнул носом по виску, поцеловал над ухом. Праматерь Всеблагая, сколько времени ни проходит, а сердце у него по-прежнему вот-вот выпрыгнет из груди.
— Это точно, — заметила Бансабира, и теперь Маатхас понял, что обронил мысли вслух.
Как когда-то давным-давно, что и не вспомнишь сейчас наверняка, в склепе дома Яввуз накануне сорокоднева по Сабиру Свирепому, оговорилась сама Бану. Маатхас взял её лицо в ладони.
— Тогда, в склепе, — он на миг прикрыл глаза, — ты сказала, что я вру.
— Прости, — выдохнула Бансабира, отводя глаза. — Если сейчас оглянуться и вспомнить, насколько я была дурой…
Сагромах приложил палец к губам Бансабиры, качнул головой.