Мать Сумерек
Шрифт:
Слишком запутано, отмахнулась в душе Бану. И слишком мелочно, чтобы утруждать себя этим.
— В любом случае, пока у тебя есть Иттая, жить тебе должно быть попроще. Если это Тал — он обидится на меня и присмиреет. Если не Тал — бить будут в Иттаю. Кто знает, может, атакуя тебя, обидчики что-то пытались доказать мне?
Значит, таншу даже не коробит, что ненавистники Гистаспа могут теперь убить её сестру?
— Мне казалось, вы привязались к Иттае, — заметил Гистасп почти скромно.
Бансабира откинулась на спинку кресла, больше не пытаясь
— Привязалась. Но я все еще убеждена, что слишком сильная привязанность, как и любовь, не заканчиваются добром.
Гистасп захихикал: в её духе.
— Интересно. Если ты силен и свиреп и можешь не дать победить себя, и, если ты одинок — ты недосягаем для любого врага. Неуязвим для любой опасности. Неуправляем никакими интригами. Может, поэтому Гор в свое время отказался от меня? — спросила танша, толком не обращаясь к Гистаспу. Тем не менее, тот мгновенно подстроился под задушевное настроение интимной ночной беседы.
— Думаете поэтому? — движением головы Гистасп указал на стоявшее на прикроватном столике разбавленное вино и поздние фрукты, будто спрашивая разрешения. Бану кивнула, и альбинос налил им обоим из стройного, как грациозная лань, серебряного кувшина.
— Не знаю.
Гистасп, вернувшись на место, предложил тану кубок и изрек:
— Второй человек в жизни — всегда мишень для удара или выстрела.
А потом закусил губу и тихонько добавил, обнажив всю утраченную и похороненную человечность:
— Одиночество болезнено, но безопасно.
Бансабира сдержала вздох. Ей это было хорошо понятно. Только признав в Гистаспе ту же измученную страхом душу, она позволила ему сделать их отношения дружескими.
Мужчина широко хлебнул вина, чувствуя, как позвякивает в голове.
— Может, вам помочь? — он собрался и с готовностью воззрился на заваленный бумагами стол.
Бансабира тоже взяла себя в руки, скроила пренебрежительную физиономию, и отозвалась:
— Разумеется, помочь! Или ты думал, притащился ко мне среди ночи и будешь сидеть без дела?
С важным видом Гистасп кивнул и передвинул свой стул поближе к танскому столу с той же стороны, где сидела Бану, чтобы удобнее было работать. Но когда он, находясь плечом к плечу, украдкой кинул на таншу краткий взгляд, Бансабира, успела заметить в них редкое, всковырнутое из-под руин генеральского чина озорство.
Поднялось солнце — рассветная заводь надежды. Тихой феей скользнул луч в оконный проем и лег полосой на пергамент, ставя под сомнение надобность настольных свеч. Бансабира потерла переносицу — в который раз за ночь? — и сладко потянулась в кресле. Вытянув позвоночник, бросила искоса взгляд сверху-вниз на генерала.
— Клянусь, ты единственный мужчина, который провел первую брачную ночь за разбором бумаг и составлением посланий для подчиненных.
Гистасп потянулся тоже. В самом деле, все кости затекли от этой рабочей бессонницы.
— Кажется, я понял, почему раньше вы все время прятались
— Когда долго занят делами, оказываясь наедине с живым человеком, понимаешь, что умеешь только убивать, спрашивать и приказывать.
— И попросту не знаешь, что делать, — закончил мысль генерал. — Кстати об отношениях. Я не стал отвлекать вас раньше, но перед отъездом Маатхас просил передать, что к концу сентября все будет готово. Поскольку вы оба таны, он предложил устроить свадьбу на границе между танаарами или сделать два отдельных гуляния в каждом чертоге.
Бансабира усмехнулась.
— Напиши, что я за первый вариант.
Теперь усмехнулся Гистасп.
— Думаю, ваш отец хотел бы увидеть это.
— Но, по крайней мере, может увидеть дед. Пригласим его. Скажи управляющему, пусть поддерживает с Сагромахом контакт. Ничего особенно пышного.
— Разве вам не хочется хотя бы одну свадьбу сделать как положено? Даже для Иттаи Тахбир постарался устроить гуляния и представления.
— Сказители и воинские состязания — это все, что нужно.
— Как скажете.
— И никакой бравурной торжест….
Шум в коридоре возник внезапно. Стражников не было, и Бансабира напряглась, напряженно уставившись в сторону входа. И она, и Гистасп вышли из-за стола. Бану чуть подтолкнула из зарукавных ножен тонкое лезвие клинка. Гистасп по кивку госпожи пододвинулся ближе к мечу.
Дверь распахнулась с грохотом.
— Ба…. О, и ты здесь! — рассвирепевший Русса, почти багровый от ярости, ткнул пальцем в Гистаспа. — Отлично! — гаркнул не своим голосом.
Не давая опомниться, бастард стрелой метнулся к генералу и от души приложился тому в челюсть.
— Русса! — бросила Бансабира, не понимая, что к чему. Русса повалил наставника и лупил беспощадно, краснея, изрыгая все бранные слова, какие знал.
— Прекрати немедленно! — заорала Бану. Гистасп не стал позволять слишком долго дубасить себя безнаказанно и, уловив момент, поймал занесенную над ним руку за локоть правой рукой. Левым локтем ответил ударом под ребро, быстро двинул той же рукой в почку, а когда Русса согнулся, Гистасп правым локтем нанес добивающий в челюсть, так что в шее Руссы что-то опасно хрустнуло.
— Прекратите вы оба! — разъярилась танша и кинулась разнимать их. — СТРАЖА!
Голос опытного командующего, чьи «приказы должны быть слышны издали», как повторял в юности Гор, донесся на весь коридор через открытые двери.
Гистасп, захватив преимущество, уже сидел верхом на Руссе, удерживая его руки, однако сам атаковать не спешил.
— Русса! — одновременно с танским призывом в комнату влетел Раду. — Не смей! Праматерь! — оглушенный стечением обстоятельств, Раду заметался, озираясь, после чего кинулся к дерущимся. Гистасп отодрался от Руссы без труда — его оттащила Бансабира. А вот пунцовый от гнева бастард попытался броситься с кулаками снова, но пылу убыло, да и Раду связал накрепко.