Мать сыра земля

Денисова Ольга

— Щас, — ответил тот, сорвал с гвоздя полотенце и подошел поближе.

— Раз у Сили день рождения, купите чего-нибудь. Ну, пирожных там… Лимонада. Мороженого.

— Может, лучше торт? — спросил я, радостно подскакивая к столу.

— Во, торт купите. Свечек каких-нибудь. В общем, чтобы все было как надо, — он выложил на стол пятисотенную купюру. — Подарок еще купите какой-нибудь. Только нормальный подарок. Книжку там…

Он подумал и добавил сверху еще две сотни. По сравнению с нашей мелочью это было целое состояние, и я едва не закричал «ура».

Моргот продал машину в другом месте, не там, где его хорошо знали, и денег получил меньше,

чем рассчитывал, но торговаться не стал. Он не хотел уезжать даже на два месяца и понимал, что два месяца — минимальный срок. Что произойдет без него за это время? Возможно, ему некуда будет возвращаться. Деньги он собирался разделить: половину оставить нам, а половину взять с собой. Чтобы каждый день гулять по кабакам, этого было маловато, но чтобы не отказывать себе в маленьких радостях жизни — вполне достаточно. День рождения Сили немного спутал его планы, но Моргот легко расставался с планами, так же как и с деньгами.

Он не боялся разгуливать по городу, напротив, сидя в подвале рисковал гораздо больше, поэтому поход в «Детский мир» откладывать не стал. И долго раздумывал, какой подарок купить: велосипед или железную дорогу? Но велосипеды пришлось бы покупать всем четверым, от одного велосипеда толку мало, а покупка четырех велосипедов была ему не по карману. Железной дороги должно было хватить на всех, в том числе и на Салеха.

Она стоила сумасшедших денег. Хватило бы на два велосипеда. Но, увидев эту штуку, ни на какую другую Моргот бы уже не согласился. Он выгреб из карманов почти все, что взял с собой из дома, и долго чесал в затылке. Вежливая продавщица предложила ему купить вариант попроще и подешевле, но Морготу дешевая железная дорога не нравилась. Там нельзя было раскладывать рельсы по своему усмотрению — только по кругу, — и единственный паровозик на пластмассовых колесах развалился бы через три дня. Он перестал сомневаться, набросал на прилавок скомканных мелких купюр и брезгливо велел, немного подумав:

— И бантик какой-нибудь привяжите сверху…

— Это подарок? — улыбнулась продавщица. — Мы сейчас его упакуем, как положено подарку!

Моргот поморщился:

— Дорого?

— Нет, для такой покупки — бесплатно.

— Ну пакуйте… — Моргот посмотрел в потолок: почему-то он чувствовал себя неловко, как будто делал что-то предосудительное.

Проходя мимо книжного отдела, он приостановился. Силя и книга, конечно, были не очень-то между собой совместимы, но Моргот все равно купил несколько штук — на всех, включая Первуню. А чтобы Силю порадовать, взял в спортивном магазине отличный и недорогой фонарик — мальчишки любят такие вещи.

С почтальоном договориться оказалось нетрудно — он согласился своей рукой написать адрес, где вместо номера квартиры значилось: «Подвал», поставил почтовый штемпель и обещал принести подарок ровно в четверть пятого. Он хорошо знал всех нас (так же как нас знали в окрестных магазинах): мы иногда помогали ему разносить почту — за мелкую мзду, конечно, но не деньгами, а полезными (с нашей точки зрения) вещами вроде гашеных марок, сургуча, пустых почтовых бланков и прочей ерунды. Моргот об этом даже не подозревал и очень удивился, когда почтальон не взял с него денег. Более того, он сильно забеспокоился: бескорыстие почтальона напугало его, заставило искать несуществующую подоплеку в его поступке. Ему не пришло в голову, что почтальон может попросту забрать железную дорогу себе; Моргот опасался, не побежит ли тот к телефону, едва за ним закроется дверь.

Мы накрыли потрясающий стол.

Мы выдвинули его на середину и даже купили на него тонкую полупрозрачную клеенку, упрямо называя ее скатертью. Я радовался так, как будто это был мой собственный день рождения, и, наверное, Бублик разделял мою радость. Первуня, еще числившийся в больных, но уже забывший о своем ухе, скакал вокруг стола и поминутно спрашивал, когда начнется «день рожденье». Только Силя сидел в углу, насупленный и нахохлившийся. Мы надеялись его растормошить, но понимали: ему нужен не день рождения, ему нужно совсем другое. Нам троим не на что было надеяться, и мы не надеялись, мы радовались тому, что у нас есть, и добра от добра не искали. Ребенок не может бесконечно упиваться своим горем, он не станет жить с ним, лелеять его каждую минуту — постарается о нем не вспоминать. Но если в конце этого черного тоннеля брезжит свет надежды, ей нельзя не отдаваться, хотя бы время от времени. Я не знаю, кому из нас было легче: мне, у которого никакой надежды на возвращение родителей не было, или Силе, который лелеял в себе эту надежду, взращивал ее, превращал в веру и опирался на нее, как на нечто почти свершившееся.

Салех, нюхом чуявший застолье за несколько километров, появился часа в три и, узнав, что мы празднуем, снова исчез, а вернулся со связкой воздушных шаров, рвавшихся в потолок, — более всего шары понравились Первуне.

Моргот прибыл в подвал, когда празднование было в самом разгаре, а на плитке подгорал цыпленок — мы про него забыли. Добрый, только что поправивший здоровье Салех хлебал колу и закусывал ее сладкой ватой — это он уговорил нас не ждать Моргота, потому что тот мог вернуться когда угодно.

— Моргот! А мы как же? — спросил он, стоило Морготу перешагнуть через порог. — Будем давиться лимонадом? Может, сбегать?

— Ну сбегай, — усмехнулся Моргот, стаскивая сковороду с электроплитки.

— А денег дашь? — у Салеха вспыхнули глаза.

— С деньгами и дурак сбегает, — рассмеялся Моргот, но денег дал.

Силя немного повеселел, но на его лицо время от времени набегала тень — я знал (или думал, что знаю), о чем он думает. Он вспоминал тот день, когда дома на белой скатерти его мать расставляла красивую праздничную посуду, и то утро, когда он открывал глаза и видел перед кроватью красивую коробку с самым главным подарком — от родителей. И нет на свете ни одного подарка, который помог бы ему вернуть те времена. Так же как и мне.

— Силя, я тебе подарок принес, — Моргот хлопнул книжки на стол и достал из пакета коробку с фонариком, — вот, смотри. На аккумуляторе.

— Спасибо, Моргот, — Силя сказал это совершенно искренне, — спасибо. И… и за колу тоже спасибо… За пирожные…

— Да ладно… — фыркнул Моргот.

Глаза Сили вдруг наполнились слезами, он поднялся, постоял немного и выскочил из-за стола, кинувшись к своей кровати.

— Чего это он? — через минуту спросил Салех, прислушиваясь к рыданиям, зажатым подушкой.

— Он родителей вспоминает. Грустно ему, — ответил Бублик.

— И я маму вспоминаю… — всхлипнул Первуня, — она хорошая была. Она на мой день рожденье пирожных покупала. И еще… мандаринов. И игрушку какую-нибудь.

Губы его разъехались в стороны, и крупные слезы побежали по щекам.

— Ну, Первуня, — Бублик обнял его за плечо и потряс, — мы и твой день рождения отмечать будем, зимой. Когда мандарины появятся, тоже купим мандаринов, правда, Моргот?

— Купим, купим, не реви, — Моргот потрепал его по волосам. — И игрушку купим.