Мать Вода и Чёрный Владыка
Шрифт:
Так была его вина или нет в истории Олега и Колибри? Ласкира — Колибри могла и вспомнить его. Динамика подобных процессов плохо поддавалась контролю, и память могла автономно выйти из искусственной амнезии. Оставлять её на военной базе у Олега он не мог уже по любому. Ведь там, на берегу озера, в ней что-то и всколыхнулось, и возможный прорыв заторможенных образов прошлого стал главной причиной, по которой он её удалил. А так? Пусть бы мальчик и тешился. Хотя какова была бы и перспектива подобной связи? Пришлось бы создавать семейное общежитие в подземном городе, как и на поверхности в ЦЭССЭИ. Но это было запрещено. Коренные жители Паралеи на секретных объектах землян — это было одно из серьёзнейших нарушений их внутреннего закона. Только закон хронически нарушался. Тот удар Олегу в челюсть был во многом не столько от гнева за содеянное им в клубе, сколько от потрясения её жуткой мученической гибелью, к которой привела её любовь подземного «демона» Олега, если по терминологии Чапоса. Или всё же вина Рудольфа была основной? Любую другую девушку он бы, скорее всего, оставил, закрыл глаза на очевидное нарушение. Но Олегу не повезло. Вернее, не повезло злосчастной путешественнице Колибри.
Молодой дворник косолапил вокруг Нэи, стремясь ей помочь в её растительных
— Скотина, — сказал он сам себе. — Чего и кому ты доказал?
Нэя засмеялась над чем-то. Что её веселило? Взволнованный бубнёж молодого дворника? Его прикосновения, будто случайные и вполне галантные. Несмотря на то, что он недалёко ушел в своих стандартах красоты от Чапоса. Даже своей милой суетой, своим щебетом и порханием, своей очевидной весёлостью она являла своё моральное превосходство над ним, над тоскливым низким насильником. Она замолчала и стала вглядываться в просветы кустарников. Он видел, как она замерла и стала жалкой, потому что обратила, наконец, внимание на того, кто за нею наблюдал. Он встал и быстро ушёл.
Доктор Франк
Он встал и быстро ушёл, как только Франк появился в столовом отсеке. Недоеденное второе блюдо осталось, и не было похоже, что Рудольф наелся. Поскольку Франк редко приходил к началу обеда, и даже к середине не всегда, то тут сердобольный врач подумал о том, что надо бы ему приходить совсем к концу, чтобы шеф подземного космодесанта не похудел от недоедания. И если другие замечали их антагонизм, то молчали по этому поводу. А постоянно обедать Рудольфу в местных дорогущих «домах яств», это ж никаких денег не хватит, а печатать фальшивые у себя на базе они не имели этического права, чтобы не подрывать экономику страны. Деньги на нужды самой космической миссии имелись всегда, но эти деньги были подлинными деньгами Паралеи. Конечно, теперь у Рудольфа не было Гелии, а уж Франк знал, что при её жизни большая часть законно заработанных Рудольфом денег в структуре ЦЭССЭИ — структуре, принадлежащей корпорациям самой Паралеи, тем, кто и принимал участие в её деятельности и дальнейшем развитии, — почти полностью перетекали к ней. Сам же Рудольф довольно часто брал нужные ему уже лично, а также и для его ребёнка деньги у других коллег, кому и полагалось их иметь, короче вёл себя как откровенная побирушка, и не один Франк знал причину такой стремительной утечки его денежных средств. За это, за поведение непонятно кого, способствующего паразитической роскоши развращённой женщины, его не уважали те из землян, кто не были причастны к вкушению соблазнов неправильно устроенного, неблагополучного социума. В целом же земляне проводили стратегию невмешательства в развитие цивилизации планеты — только скрытое, ненасильственное, тщательно взвешиваемое воздействие по возможности к благому и оздоровительному течению всех процессов. Но это по декларации было так, а в реальности? По-всякому было. Да уж какое там невмешательство, когда изгрызли такую солидную часть под поверхностью планеты, использовали её ресурсы и недра для собственных нужд, когда вели войны с десантом повелителя островной страны, когда… Тут доктор обязательно бы неловко хмыкнул, если бы вёл своё повествование вслух. Когда столько детей оставляли после себя, в том числе и те, кто уже давно покинули Паралею, или вообще саму явленную в её физическом аспекте Вселенную. Нет, он не был старым ханжой, он был тем, кого принято называть однолюбом, а на данный момент старым и по сию пору безутешным вдовцом.
Доктор Франк, как и Рудольф был тут старожилом. Он был самым старшим по возрасту среди землян на Паралее. У него была давняя личная трагедия. Но она осталась в нём навсегда сегодняшней, а не давно-давно вчерашней, не подвластной времени. На одной из инопланетных баз, в другом и ближайшем к Земле секторе, погибла вся его семья, когда произошёл взрыв под куполом земной колонии. Франк с тех пор был всегда один. Его служение тут было подобно монашеству. И сам он, как монах схимник, молчаливо сидел в своей келье, глядя временами вглубь себя. Смотрел вслед уходящему потоку времени, как монах смотрит вслед уходящему ливню, оставившему после себя поваленные деревья, сорванные крыши и град. Но и как метафорический этот монах, он также упивался свежестью и мощью того, уже уходящего навеки потока, и не мог надышаться.
Вначале Франк любил Рудольфа и не потому, что сам был немцем. А потому, что Рудольф напоминал ему сына в его молодости, погибшего со своими детьми в той самой колонии. Очень деятельный. Надёжный, волевой и не изнеженный, но психологичный. Франк был резко против решения Разумова поставить Рудольфа главным в военном корпусе базы после убитого Шандора. Как-то понимая, что такая должность его испортит. И он не ошибся, и это бы тот редкий случай, когда подтверждение собственного предвидения не радует совсем. Когда у Франка прошло обольщение этим человеком? Всё началось с той истории с их милым и всеобщим ангелом — девушкой Гелией. Эта невероятная девушка появилась и впрямь, как сошедший со звёзд ангел. Молоденькая, живейшая и чистая, с добрейшими, завораживающими глазами, она была впервые привезена Вендом сюда, как только что и сам он сюда прибыл, в тот же год. И у Франка, лечившего её, началась какая-то иная фаза его тусклого доселе существования. Ему было легче дышать в её присутствии, забылась боль утраты, очистились прежние дали его жизни, казалось, навеки уже омрачённые тучами непроглядного горя. Именно с её появлением к Франку стали возвращаться светлые и милые лики утраченных близких людей, без муки их лицезрения в своём внутреннем измерении.
Он целил её тело, а она его душу. Она, просыпаясь после процедур в восстановительной капсуле, рассказывала ему сны о хрустальных садах, где она летала. И голос её тоже был хрустальный, а глаза всё ещё где-то летали. Казалось, в её глазах так и застыл этот полёт в неведомых мирах. Почему она выбрала именно Рудольфа? Возможно, и привлекательного, и мужественного, развитого физически идеально по земным стандартам, но не самого развитого и лучшего в остальных своих качествах. Вероятно, сыграла роль их первая встреча,
Когда все считали их уже состоявшимися мужем и женой, Франк знал, что это не так. Она, Гелия, долго не шла на близкие отношения с Рудольфом. Часто, сидя у Франка в его медотсеке, она ему, как самому старшему здесь, (она ведь считала Франка старым) и самому доброму, простому, рассказывала, что хочет с ним, с Рудольфом, только дружбы. Хочет повторения тех полётов на их орбитальную станцию «Ирис» над Паралеей, и не хочет того, что он ей предлагает. А если я, говорила она, не буду ему этого давать, он обещает отнять у меня свою дружбу. Франк впервые вынужден был обратиться к её просвещению в таких, казалось бы, естественных вопросах, о которых она в диких горах ничего не знала. А родители и не думали ей ничего объяснять. И для неё эти отношения были шоком, и она не хотела их упрямо принимать в принципе. А может быть, думал потом Франк, её тонкая природа дала ей некий знак, что Рудольф Венд не был её человеком. Конечно, она не могла, в конце концов, не уступить напору Рудольфа. К тому же она уже и жила в его отсеке. Но довольно скоро их отношения стали, мягко говоря, мало гармоничными. Он у всех на глазах её прогонял от себя, отсылал в пещеру к родителям, чтобы она не мешалась тут никому, путаясь вечно под ногами. Но она никому и не мешала. Все были по-прежнему рады ей, как рады люди лучу солнца, мерцающему в пасмурный день из-за прорехи в облаках. Она уходила покорно, страдая в душе, Когда она возвращалась, спустя время, и находила его во время их вечернего отдыха в столовом отсеке, где они вели свои совсем уже не рабочие беседы, Гелия доверчиво садилась к нему на колени и замирала от счастья. И он лишь снисходительно позволял ей это. Все же вокруг замолкали и расходились, неся в душе свою зависть к нему, или сожаление о ней. Возможно, этот человек и не умел иначе проявлять свою любовь. А то, что он любил, не было ни для кого секретом.
Но однажды Хагор увёл её, никого не предупредив, да он и не общался ни с кем, своим секретным ходом на их старое место обитания, где они жили ещё до их поселения в колонии беженцев Архипелага. Она пропала неожиданно и надолго, Рудольф носился по всем горам, но не мог найти никого. Видимо, мудрый старик понял натуру Рудольфа и, видя страдания дочери, уговорил её на время скрыться от него. И она подчинилась. Рудольф не мог найти их целый месяц, страшно похудел, перестал есть и толком спать. И все тогда увидели, что его внешнее отношение к ней было его своеобразной игрой. Она же ему невероятно дорога и необходима, как кислород. А потом они вдруг объявились у колонистов-беженцев. И он с ликованием привёз её назад, и уже не отпускал от себя к Хагору. Вскоре опять вернулось привычное и развязное его отношение к ней. Его нельзя было переделать. А оторвать её от него, это было не под силу Хагору. Она уже сама не могла жить без него. Над всей их жизнью внутри базы и на поверхности, где был их совместный с местными научный проект ЦЭССЭИ, возглавляемый в то время Рудольфом Горациевичем Разумовым, по кодовому обозначению «ГОР»,(имелось в виду его верховное владычество, а не случайное созвучие с его отчеством, а также и с его умом и справедливостью), существовал всесторонний контроль со стороны искусственного мозга — суперкомпьютера. Он всё записывал, всё фиксировал. Но важным было лишь то, что касалось деятельности и безопасности в рамках обеспечения их земной миссии. Всё остальное сбрасывалось в подсознание компьютерного мозга. И коды доступа туда были лишь у специальной секретной структуры в системе ГРОЗ. Но Франк давно понял, что Рудольф Венд в течение своей жизни тут, когда стал заведовать подземным городом, вскрыл секретные коды, и умел зачищать ту информацию, которую считал для себя компрометирующей и опасной. Поэтому все последующие художества его, сваливающейся куда-то вниз, в личное падение, жизни не были никому известны. И о них можно было лишь догадываться. А догадывался только Франк. Самый старший, самый проницательный.
Как-то раз Франк заметил у Венда зарубцевавшиеся шрамы от пуль.
— Откуда?! — спросил потрясённый врач, — почему не пришёл ко мне?! Это же могло иметь и последствия.
Но Рудольф, усмехаясь, сказал, что это ерунда, пули были выпущены неумелой рукой.
— Местные бандиты, — пояснил он Франку. На поверхности, в их столице случалось всякое, там было опасно, много неустройств, уголовных сообществ, перенаселённости и бедности, чреватой грабежами и преступлениями. Но спустя ещё некоторое время он, белый как мел, принёс Гелию в медицинский отсек к нему, Франку, доверяя ему больше, чем другим врачам. Она была без сознания, а он не захотел ничего объяснить, сказав лишь, что это издержки её жизни в столице, где в порочном мире её душу давно покалечили, а тело это пустяки по сравнению с остальным. И Франк стал лечить, и увы! периодически, травмы несчастного ангела, и молча плакал своей душой, всё уже поняв. Разум старого добряка очень долго отталкивал от себя подозрения, пытаясь обмануть себя спецификой жизни актрисы в этом инопланетном «Вавилоне», долго не веря в садизм главного космодесантника. И чем сильнее жалел он прекрасную, но и беспутную, как внушал ему Рудольф, женщину, тем сильнее ненавидел самого Рудольфа, уже давно не общаясь с ним так глубоко и искренне, как прежде. Вскоре он для него окончательно умер как человек, прибывший сюда, а этого, кем он стал, Франк и знать не хотел. И Венд, поняв его отношение, как-то сказал, издеваясь:
— А хотелось бы тебе попробовать, как это бывает с такими волшебными женщинами. Только у тебя ничего уже не будет! — и перестал его воспринимать, как живущего тут, перейдя к другому врачу, молодому и безразличному к чужому нравственному наполнению, или к полнейшему отсутствию этого самого наполнения. Да и сам Венд, неординарный во многих своих проявлениях, очень неплохо освоил азы их медицинской науки, ни в ком особенно и не нуждаясь. И часто Франк вспоминал слова древнего апостола Павла: «Всё мне позволено, но не всё мне полезно». А у Рудольфа не было внутри никаких ограничителей. На Земле были, а тут вышли из строя.