Мать Вода и Чёрный Владыка
Шрифт:
Вельможного хряка впоследствии нашли убитым, задушенным женским нежно — лиловым шарфиком, в лесу у своей усадьбы. Легкие, бархатные, трепещущие бабочки казались настоящими, когда касались от порыва ветра искажённого страшного лица убитого. Лицо было в кровоподтёках. Неизвестный убийца вначале избил аристократа, проломил переносицу, и только потом задушил. Лютая казнь, очевидно, была мучительной. Один из родственников хряка, муж его дочери, присутствовавший на опознании, с тайным удивлением смотрел на петлю из скрученного женского шарфика, смутно припоминая, что когда-то подарил такой рукотворный лоскут одной маленькой рыжеволосой танцовщице, с которой провёл незабываемы дни и ночи. Казалось бы, какой пустяк — шарфик. Но шарфик этот он заказал для своей невесты у дорогой мастерицы, чтобы просто порадовать её пустячком. Бабочки обладали невероятной правдоподобной фактурой, они трепетали от малейшего дуновения, но девушка-невеста сказала, что художник по тканям изобразила среди бабочек одну редчайшую, чёрную с золотым рисунком на крыльях, и если присмотреться, то рисунок похож на крошечный череп. Бабочка — обитательница джунглей являлась по старинной легенде заколдованной дочерью Владыки трясины, и была чёрным вестником, приносящим несчастье тому человеку, на которого она вдруг садилась. «Это же чушь»! — сказал он, — «Как ты можешь верить? И потом, это же не живая бабочка, а всего лишь аппликация на
После бойни Олег попал в медотсек к доктору Франку. Но, было похоже, что он переживал не за убитых людей, а от того, что эти убийства не могли вернуть ему его Колибри. Она продолжала биться в его сознании своим хрупким и растерзанным телом, а он не умел её оживить и опять нарядить в серебристый комбинезон. Рудольф лично допрашивал Олега. Он был бесстрастен, и в своей серой одежде металлических оттенков, казался и сам металлическим. Единственное, что он позволил, ударил Олега по лицу. А потом простил. Сказал, что всё уладит сам. И никто не узнает в ГРОЗ об этом инциденте. Те же, кто жили здесь, понятно, ничего и никому не поведают. Потому что ГРОЗ властвует на Земле, а здесь они сами себе власть. Система же наблюдения была, по сути, фикцией, и давно была подконтрольна тем, кто жил и работал в Паралее.
Спустя время Рудольф пришёл к Олегу сам в его жилой отсек. Он попросил Олега рассказать, что предшествовало этой бойне на поверхности Паралеи. Слушая рассказ Олега, Рудольф казался отсутствующим и во времени, и в пространстве отсека, пребывая своими мыслями где-то и ещё. Олег это видел, но подчиняясь субординации, что-то бубнил себе под нос, злясь на Рудольфа за удар на глазах у многих, хотя и понимая, что заслужил и большее воздаяние за собственный произвол, приведший к преступлению, в которое он вовлёк и друга Артура. Но Олег знал, что Артур сын Венда. Поэтому он знал, что история будет навсегда погребена в недрах их подземного мира. И не такое тут творилось. И не такое покрывалось не только Вендом, но и справедливым, безупречным Разумовым. Во все времена люди никогда не жили и не живут по инструкциям свыше, разве что отчасти.
Олег потом доказывал Антону, что надо уничтожать подобные планеты, злые, неисправимые.
— Всю целиком? — спрашивал Антон.
— Всю. Если они так терзают своих девушек. Так мучительно и страшно живут. Если не умеют иначе, пусть исчезнут!
— Но уничтожив всех, ты погубишь большинство невинных людей, девушек, детей, животных, птиц. Как это?
Олег молчал, сказать ему было нечего. Возродившись уже из душевного пепла, пройдя сеансы психического восстановления у доктора Франка, он стал как бы и прежним. Но прежним ли? У себя в жилом отсеке он поместил изображение своей Колибри в искусственный, прозрачный кристалл, взятый в лаборатории «ЗОНТа». Уменьшенное изображение девушки сидело там, внутри, на цветке. Олег при помощи компьютерной графики сделал ей крылья, как у настоящей колибри. И девушка — колибри сидела в цветке и смотрела на Олега из своего, защищающего её уже навеки от страшного мира, кристалла, улыбаясь пунцовыми губами. Но глаза её остались печальными. Олег не успел сделать их радостными и лучистыми. У него было слишком мало времени, чтобы исцелить её окончательно.
Увидев кристалл, Рудольф взял его в руки и долго смотрел на девушку — птицу, навеки исчезнувшую Колибри, имени которой никто в подземном городе не узнал. Лицо его не выражало никаких особенных эмоций, но в выражении глаз возникло нечто, что он пытался скрыть, прищурившись, будто прозрачный кварц мешал ему разглядеть заключённый в нём мираж. Олег счёл это за его сочувствие, потому что ничего не знал об их встрече у горного озера.
— Эта планета никому из землян не приносила счастья, — сказал он.
— А какое счастье принесли им мы? — спросил неожиданно Антон. Но Венд проигнорировал его вопрос, обратившись к Олегу:
— Ты остаёшься. Я так решил. В ГРОЗ никто и ничего не узнает об инциденте. Такие, как ты и Антон, прошедшие здесь свою школу взросления, вы тут незаменимы. На других планетах и колониях бывают эксцессы и более жуткого свойства. Но люди там живут и даже рожают детей. Мы космические воины, а не земные благополучные и сонные обыватели хрустальных городов. Нечеловеческое напряжение жизни в нечеловеческой среде рано или поздно даёт о себе знать именно дикими срывами. Мы все здесь понимаем это, потому и прощаем, помогаем друг другу, а не топим, и не судим с позиций тех, кто носа за всю жизнь не сунул выше сада на крыше своего управленческого небоскрёба. Они созерцают иные миры в красочных многомерных картинках, потому никогда не поймут нас, кто в реале прочувствовал на своей шкуре, какие грызущие пасти и кромсающие зубы часто таят в себе подобные райские лики якобы идиллических планет. Останешься? Если хочешь отбыть, я дам тебе превосходную характеристику, но лучше оставайся, Олег.
Олег не сказал ни да, ни нет. Он таращился в пустой серебристый потолок, будто в некий экран, светлые глаза перемещались за невидимым для посторонних движением незримых никому фигур. Пребывая в трауре, он отключил свои интерактивные обои в отсеке, не желая наслаждаться земными миражами, не желая ничего. Мимика выразительного и открытого лица выражала страдание. Шрам от удара на правой стороне, оставшийся после операции доктора, был пока заметен, и нарушал идеальную природную лепку осунувшегося лица. Неделя, другая, и следа не останется, но вот в отношении души — этого не мог знать никто. Что происходило там, какой лютый хаос сотрясал и сметал прежние, упорядоченные построения его личного глубинного космоса? Венд долго и пристально смотрел на него, после чего ушёл.
От Антона Рудольф не скрыл, что принимал личное участие в выдворении девушки отсюда, но Антон и не собирался говорить об этом Олегу. Болтливость не была качеством, которое тут приветствовалось. Если надо, шеф скажет Олегу обо всём и сам. Нет, значит,
Глава четырнадцатая. «У Колибри было имя. Ласкира».
— Нет, значит, нет, — сказал сам себе под нос Рудольф, но обращаясь к отсутствующей Нэе, — я оставляю тебя в покое уже навсегда. Жаль, что я так поступил. И насколько я этого хотел в действительности? — а сам продолжал сидеть на поваленном бревне за стеной кустарников. В просветах между ними была видна терраса дома «Мечта». И он слышал голос Нэи, щебечущей как птица. Она возилась с цветами, доставая рассаду из контейнеров, принесённую дворником из питомника садовых культур. Волосы были спрятаны под повязкой, руки в почве, ноги босые. И в этом смешном, совсем деревенском виде она была привлекательна для него как никогда. Она отстраняла лёгкую ткань от своей пышной груди настолько земным жестом, как делают девушки, если им жарко и на Земле, что ему не верилось, что он завис где-то в безмерной бездне настолько далеко от планеты, где родился и вырос. А вот жил там всего лишь на несколько лет и дольше, чем здесь. Причём, жизнь здесь пришлась на самые молодые его годы. А на Земле он только учился и совершал ошибки. Хотя ошибок он не перестаёт громоздить и на Паралее. Наблюдая за её мельканием в просветы между ветвями и листьями, отмечая с умилением, что даже её движения, быстрые и деловито забавные, напоминают птицу, он думал о той девушке, ставшей птицей по воле Олега, о Колибри. Нэя, эта фея сиреневого кристалла, не имела с нею ничего общего.
…Ещё когда Нэя заброшенно жила в лесном посёлке недалеко от столицы в доме сгинувшего старого мужа-психиатра, а Рудольф давно перестал искать Нэю и даже не надеялся увидеть когда-нибудь, Чапос и приволок ему «услугу», о которой никто его и не просил. Девушку Колибри звали Ласкира, о чём влюблённый Олег и не удосужился у неё спросить, или же искренне забыл её имя, дав свою кличку.
Чапос уверял, что перекупил Ласкиру у местных бандитов, выкравших её где-то по случаю. Приехала в столицу с подружками, и как девочка из русской сказки — деревце за деревце, улочка за улочкой, а подлые подружки покинули. Девушка заблудилась среди бесконечных домов и тупиков, и её увидел один из шакалов Чапоса, подсел за столик в дешёвой забегаловке, где она пила овощной напиток, давясь слезами. Заболтал, проводил. Только проводил прямо в отстойник Чапоса. У Чапоса были проблемы с деньгами, и он настырно навязывал «безутешному вдовцу», кем был Рудольф, уникальную девушку. «Нэя в юности»! — прошептало гребнистое чудовище, при этом плотоядно дыша и давая понять, что не будь у него самого больших затрат в связи с постройкой для себя нового дворца в усадьбе, Рудольф никогда не увидел бы это чудо. Так Ласкира и была привезена к нему, не в «Сады Гора», понятно, а в маленькую арендованную квартирку в столице. Что имел в виду подлый Чапос, обещая сходство, которого не было и в помине? Она была неразвита в смысле образованности, не умела толком и разговаривать, не понимала зачастую, о чём он ей говорил. Молчала и жалась по углам. Но Рудольф даже не собирался её трогать, а хотел только вытащить девушку из лап бандита, где она была бы обречена, отвергни он этот «свеженький деликатес» к праздничному столу. Он не мог спасти всех, но и единичное вмешательство разве не было благом для чужой судьбы, втащенной под давильню социума, безмозгло пятящегося к своей погибели. Девушка привыкла быстро, как только поняла, что ничего ей не угрожает, и дядя не собирается её обижать. Отпустить её сразу же было бы неосторожно, поскольку Чапос наверняка выкрал бы её повторно. Надо было создать иллюзию, что «подарочек» используется по назначению, — пусть поживёт в столице в своё удовольствие. Девушки Паралеи с самого раннего возраста обладали практичностью и хозяйственными навыками, их так воспитывали — сурово и не особенно жалея даже в детстве. Поэтому провинциалка быстро освоилась на новом месте и вступила в права хозяйки своего жилья. Ни грязной посуды, ни разбросанных вещей вокруг не было никогда. Леность, бытовая отрешённость, что так часто бывают свойственны девушкам земным, здесь была непредставима. Слегка полноватая для своего юного возраста, но гладкая и будто фарфоровая вся, девушка была быстра в движениях и страдала от безделья, замкнутая в маленькой столичной клетке. Дома она вела трудовую активную жизнь, о чём говорили её мозолистые трогательные ладошки. Наверное, через несколько лет, думал Рудольф, она станет мало привлекательной, этакой типичной бесформенной простолюдинкой — женой и матерью, бесцветной, скрыв своё бесспорное сокровище — дивные волосы в нелепой чалме. А всё остальное было спорным с точки зрения красоты в понимании Рудольфа. Из чувства жалости, думая о своей дочери, которую она напоминала длинными, пепельными и редчайшего на Паралее цвета, волосами, он к ней не прикоснулся даже недолжным взглядом. Создавать из неё местную жену по методике Чапоса, приручая, шлифуя и развивая, — не хотелось уже. Хватило и одной Гелии — сколько сил было на неё затрачено, но разве она избежала участи, уготованной здесь всякому уникальному женскому существу — стать развлечением, аттракционом для высших дегенеративных сословий, давно забывших, извративших божественный миропорядок, данный им в наследие от таинственно исчезнувших, словно провалившихся в бездну какую, создателей. У них на Паралее были свои «сумерки Богов». Некогда чистейшая Мать Вода растеклась гнилыми лужами по душным кабинкам разврата, залегла, красочно заросшим цветочками поверху, засасывающим болотом по скудным и постепенно пустеющим равнинам, подступила подземными отравленными водами к подошвам их городов. Стыло Небо, оставленное их Творцом, но гудело в чёрном своём торжестве обиталище похотливого бесплодного духа преисподней Трола.
По земным методикам он зачистил её память о днях, проведённых в столице, о стрессе, связанным с похищением. Он надеялся, что она вернётся в нормальную жизнь, будет учиться. Её родителям была дана немалая сумма денег на её дальнейшее обучение. Была оплачена и взятка их местному департаменту нравственности, и девушке вернули персональный личный жетон, которого лишали тех, кто становился падшей. Но она не была никем тронута, что и подтвердило их подлое обследование. И несмотря на всё это, она не избежала участи притонной девки. Подозрение, что подлый торговец не забыл о ней, оправдалось. Вонючий хищник, всё же, наложил на неё волосатую звериную лапу и определил её будущую судьбу. Ведь именно Чапос отвозил её к родителям и оставил деньги в качестве компенсации на её дальнейшее обучение, дав также щедро оплаченное обязательство уже не прикасаться к «использованному товару». Иногда наиболее «добрые потребители» так и поступали, возвращая девушек в родной дом, если имели возможность подкупить, кого следует, в аморальном «Департаменте нравственности». Родители Ласкиры были небогаты, почти бедны, и чтобы проверить все ли деньги Чапос отдал, и отдал ли вообще, Рудольф не поленился и попросил ещё одного своего агента из числа жителей Паралеи проверить это. Тот привёз поразительное сообщение — Чапос отдал всё, и родители Ласкиры были благодарны, считая, что Чапос спас их дочь от торговцев девушками и являлся служащим по борьбе с тайными торговцами — рабовладельцами. Было проще думать, что виноват во всём Чапос, а сам он? Ведь не по его вине она была украдена, а по извращённым закономерностям их мира. Он-то хотел её спасти, не так, конечно, как осуществил эту попытку спасения Олег, но с тем же самым провальным результатом.