Матабар IV
Шрифт:
Именно так себе представлял офисы компаний Арди, никогда там, собственно, не бывавший.
А теперь тишина. Тишина, разбавляемая едва слышным шорохом, когда туфли погружались в жесткий, почти хрустящий ворс ковров, которыми тут, как и везде, застелили пол. Так проще, чем постоянно бороться с сезонной грязью, приносимой жильцами на подошвах.
Вместе с Миларом они поднялись на третий этаж и прошли по коридору в западное крыло, свернув на перекрестке вглубь дома. Окна Ровневой, видимо, выходили на противоположную от канала сторону.
А жаль.
Вид красивый.
Какие глупые
Они подошли ко входу. Самой обычной, ничем непримечательной двери из простой породы лиственницы, покрашенной столь же просто, алой краской и покрытой, когда-то, лаком. Теперь уже немного облупившемся, но с явными следами ремонта. На двери, как на страницах книги, остались следы прошлого. Когда-то давно её поставили здесь те, кому имелось дело до своего домашнего гнезда.
За дверью ухаживали, подновляли лак в тех местах, где требовалось, порой подкрашивали. Затем наступили годы, когда к ней относились спустя рукава. Забыли и забросили, из-за чего краска вспенилась, лак облупился. А еще через некоторое время принялись чинить.
Милар вздохнул, отряхнулся как пес, после чего расстегнул кобуру и, не доставая револьвера, потянул ручку на себя.
Не заперто.
Они прошли в коридор. Чистый и светлый. С маленькой прихожей в виде стульчика, вешалки, приколоченной к стене и полочкой для обуви.
— Разувайтесь, — донеслось, судя по звукам, из кухни. — Чаем напою.
Милар с Арданом переглянулись и, синхронно, развязали шнурки на туфлях и оставили те в прихожей. Обули заношенные, подъеденные молью тапочки и прошли через холл. Попутно юноша успел разглядеть маленькую гостиную со столом и диваном, а еще спальню — планировка квартиры позволяла из коридора увидеть почти всю квартиру.
Уютную, пахнущую цветами и, почему-то, сыром. А еще радостью. И, немного, страстью… запутавшейся в сетях сердечной боли. Та еще осталась где-то на смятых простынях неубранной кровати. В разбитой вазе. Разорванном плюшевом медведе. Разбросанных цветах. Вываленных на ковер украшениях, явно не из числа тех, что может позволить себе работница Второй Канцелярии. А еще кольцо. Из белого золота. С красноречивым, большим бриллиантом.
Помолвочное.
Оно лежало в центре. Его явно бросили не сразу. Сперва вертели в руках, размышляя о чем-то, а затем в сердцах швырнули о стену — на обоях след остался. Оно отскочило и символично приземлилось в центр.
Все это Арди прочел за мгновение. Совсем как раньше, в Алькадских лесах, когда Шали учила своего друга читать следы. И Милар, судя по взгляду, прочел ровно то же самое.
Алиса действительно стояла на кухне. В своем привычном, деловом костюме. Черная юбка по щиколотку, неплотная жилетка-корсет и аккуратный пиджачок со следами отпоротых рюшек на манжетах.
Ровнева порой сокрушалась, что ей сложно приобрести подходящий для её специфической работы наряд, а шить дорого. Вот и приходилось дорабатывать то, что продавалось для дам.
Кухня, метров десять квадратных, не могла похвастаться Лей-кабелями и техникой. Дровяная плита, умывальник с баком и ведром под серую воду, просторный ледник и стол, на котором готовили и, порой, когда не было времени отнести пищу в гостиную, впопыхах
На железной подставке стоял жестяной чайник. Совсем недавно вскипевший. Рядом с ним примостился маленький, из дорогого фарфора — заварочный.
Когда Милар и Ардан уселись на стулья, Алиса разлила заварки, покрыв той лишь самое донышко пузатых чашек, а затем налила кипятка.
Напарники переглянулись и пить не стали. А Ровнева, поднимая чашку, сделала маленький глоток. Алиса обладала удивительной способностью пить едва ли не только-только вскипевшую воду. Объясняла тем, что привыкла согреваться горячими напитками — в её «офисе», ведь, всегда холодно.
— Травить не буду, — произнесла она.
На её пухлых, мягких щеках остались следы слез, руки тряслись ничуть не хуже, чем у Милара недавно, а сама она… Ардан отвернулся.
Ему больно было смотреть на Алису. На эту невысокую, очень приятную девушку. С такой мягкой внешностью, и таким крепким и волевым характером. С умным, вкрадчивым взглядом серых глаз, таящихся по ту сторону толстенных очков.
Раньше…
А теперь…
Она осунулась, в мешках под оправой скопились горести бессонных ночей, а кожа слегка одрябла — Алиса, всего за тридцать часов, похудела на десяток килограмм. А еще поседела. Изрядно.
— После развода, три года назад, ты выглядела лучше, Алиса, — Милар нарушил тишину и взял чашку в руки. Отпил и икнул. — Как ты пьешь такой горячий…
— Привычка… — ответила она осмысленно, но слепо. Смотрела в одну точку перед собой, не сводя взгляда в сторону. — Лучшие два года в моей жизни, Милар. Без вас, мужчин. Только я и работа. Лучшие, о Ангелы, годы…
— Ильдар…
— А я ведь знала, — продолжала Алиса, даже не слыша Пнева. — Знала, что не может быть так хорошо. Милая госпожа, вы, кажется, обронили вашу улыбку, позволите мне вам её вернуть? — она явно пыталась спародировать глубокий голос Налимова. — О Светлоликий, что за чушь. Я ведь так тогда и подумала — чушь какая… А он упрямый оказался. Настойчивый. Крепкий. Совсем не та размазня, что мой бывший муж. Я подумала, что он выдержит. Выдержит мое общество. Я ведь не подарок, Милар.
— Это уж точно, Алиса… это уж точно, — кивал Пнев, так крепко сжимая горячую чашку, что у него пальцы покраснели не только из-за температуры.
— Из меня не очень хорошая вышла жена, Милар. Я не умею заботиться о мужчине. Я умею работать. Умею находить мелочи, детали. Знаю химию. Отлично знаю. Потому что люблю её, — Алиса говорила сбивчиво, порой делая длинные паузы между словами. — Первого мужа я не любила. Вышла замуж, потому что надо. Потому что взрослая девушка должна быть замужем. А он был из хорошей семьи и обещал не требовать от меня ничего из того, что я не могла ему дать. Обещал и соврал. А Ильдар… он даже не обещал, Милар. Он просто делал. Не спрашивал, где я была, если задерживалась пару дней в лаборатории. Не требовал готовить — сам прекрасно вечерами пропадал у плиты. Нанял нам домработницу. Представляешь? Я сперва была против, но в доме стало чисто, а мне спокойней. И ему. Мы ведь хорошо жили… хорошо…