Математическая логика

Гудстейн Рубен Луис

– И что с того? Думаешь, ты бы ко мне относился лучше?

К счастью, в тот момент, когда он уже почти сломил мое хрупкое самообладание, дверь в кабинет открывается, и входит еще один пациент. Охранники, сопровождающие его, стоят в дверях, пока я не киваю, отпуская их.

Я спешу к новоприбывшему, не скрывая своей радости от его своевременного появления. Этот заключенный, на комбинезоне которого прикреплен бейджик с именем Сальваторе, прижимает одну кровоточащую руку к другой.

– Порезался на кухне, – объясняет он.

– Ну что ж, давайте посмотрим, – говорю я, подводя Сальваторе к пустой кровати. Он устало откидывается на спинку

и его лицо приобретает пепельно-серый оттенок.

– Посидите здесь, и мы быстро зашьем вашу рану.

Я разворачиваюсь и отхожу к шкафу, чтобы взять необходимые инструменты, разложенные моим работником по полочкам, как я и просила. И замечаю, что его зеленые глаза все еще пристально смотрят, но на этот раз не на меня, а на моего пациента.

– Вы можете вернуться к работе, – небрежно бросаю я ему.

– Да, миссис Эмерсон, – говорит он, протягивая мне швейный набор, который я искала, а его глаза сверкают от едва сдерживаемого смеха.

– Выбирайте сами, чем хотите заняться, – говорю я, приподнимая плечо, прежде чем взять у него швейный набор.

– Обычно я и правда сам выбираю себе занятия, но хочу предложить тебе сделку. Если ты окажешь мне услугу, я позволю тебе вернуться к работе и не буду отвлекать до конца дня.

Моя ответная улыбка искренняя и добрая. По крайней мере, я надеюсь, что она такая.

– Какую именно?

– Расскажи мне, кто причинил тебе боль, и я оставлю тебя в покое.

Он произносит это едва слышным шепотом, и я понимаю, что Сальваторе вряд ли мог нас услышать.

Внезапно я крепко сжимаю бумагу для наложения швов, и до меня доходит, что этот человек зашел слишком далеко. Приблизился ко мне слишком близко. Не физически, нет. Он не пытается оказать на меня давление. Но он подошел слишком близко эмоционально и психологически. Его зеленые глаза – это нечто большее, чем просто красивый фасад. Они говорят мне, что он видит во мне гораздо больше, чем я бы хотела.

– Почему это так важно для тебя?

– Ты снова избегаешь прямого ответа, – говорит он, прислонившись к дверному косяку. – Ты хочешь задержать меня здесь подольше?

Он вопросительно приподнимает бровь, и у меня перехватывает дыхание, потому что я была права.

Он очень хорошо меня понимает и знает, что я не хочу отвечать на этот вопрос. И не только потому, что боюсь озвучить свой ответ, но и потому что это не будет иметь никакого значения. Даже если бы я кричала о своих проблемах с крыши. В моей жизни нет ни одного человека, которому было бы не все равно на то, что со мной происходит. Вокруг меня сотни людей, которые должны соблюдать закон, но они позволяют Вику безнаказанно издеваться надо мной, и это никогда не изменится.

Я представляю, как рассердился бы Вик, если бы я рассказала этому человеку о том, что он со мной делает. Однако, в конце концов, какое значение может иметь этот безымянный заключенный? Даже если он и совершит какую-нибудь ошибку, его переведут отсюда, и я больше никогда его не увижу. Это мой единственный шанс рассказать кому-то правду и попросить о помощи. Я так долго была одна, что теперь мне просто необходимо внимание от кого угодно, даже если это будет последний человек на Земле, от которого я могла бы его получить.

– Мой супруг, – говорю я негромко, прежде чем вернуться к ожидающему меня пациенту.

Мой пульс стучит в ушах, пока я осторожно перекладываю руку Сальваторе и готовлюсь зашить рану. Мне не следовало рассказывать этим зеленым глазам о том, что происходит.

Я не должна была давать ему преимущества. Не должна была позволять думать, что он имеет надо мной власть.

Но я все равно это сделала, и, без сомнения, мне придется столкнуться с последствиями.

Глава 4

До конца смены он не разговаривает со мной, и эта тишина угнетает. Я продолжаю наблюдать за тем, как он выносит медицинские отходы, меняет простыни и моет пол после каждого пациента, и жду, что он вот-вот потребует от меня дополнительной информации. Однако он этого не делает. Но, возможно, это лишь часть его игры.

Впервые за долгое время я чувствую что-то похожее на облегчение, когда покидаю лазарет во время обеденного перерыва. Работа – это один из немногих аспектов моей жизни, который приносит мне радость. Однако мысль о том, что своим признанием я все испортила, вызывает у меня кислый привкус во рту, когда я пытаюсь съесть остатки тушеной курицы и овощей, которые принесла из дома.

Я прислушиваюсь к звукам, что доносятся из столовой для персонала, и пытаюсь забыть о четырех напряженных часах, проведенных в компании мужчины, который показался мне живой гранатой. Еще несколько недель работы с ним, и я стану натянутой тетивой, готовой сорваться при малейшей провокации. И, вероятно, Вик получит удовольствие, забавляясь со мной в этот период. Эта мысль отбивает у меня аппетит. Я выбрасываю остатки еды в мусорное ведро и возвращаюсь в лазарет. По дороге к своему кабинету я проглатываю несколько кусочков курицы, которые подступают обратно к горлу. В животе бурлит, и я облизываю пересохшие губы, ругая себя за то, что не купила бутылку воды в торговом автомате. Когда я прохожу по коридору, мне хочется попросить отгул на остаток дня, чтобы не возвращаться и не встречаться со взглядом его зеленых глаз. Но я понимаю, что уже достаточно долго отсутствовала на работе, и еще один отгул, наверное, вызовет подозрения и без сомнения разозлит Вика.

В медицинском отсеке все заняты своими повседневными обязанностями. Пациенты как обычно принимают послеобеденные лекарства, и, проходя мимо, я киваю одной из новых медсестер, Энни, и Патриции, которая работает здесь дольше всех. Девушки слегка рассеянно улыбаются мне, оценивая мой внешний вид. Мое внимание привлекает дверь в лазарет. На случай, если кто-то наблюдает за мной, я натягиваю непринужденную улыбку и заставляю свои ноги двигаться к двери.

В кабинете никого нет, но я не решаюсь позвать его, опасаясь нарушить напряженную тишину. Если бы я это сделала, то призналась бы себе, что какая-то часть меня хочет снова его увидеть. А это неправильно. Усаживаясь за свой стол, я думаю, что чем меньше времени мы будем проводить вместе, тем лучше. Я кладу перед собой стопку бумаг, уже готовясь написать что-нибудь, но кончик ручки замирает прямо над верхним листом стопки. Несколько раз моргнув, я пытаюсь осознать, что вижу перед собой, и с благоговейным трепетом понимаю, что с листа на меня смотрит мое собственное лицо. Я отхожу от стола и провожу обеими руками по волосам, замечая, что мое дыхание сбилось. Лицо горит, а кончики пальцев немеют. Я тру глаза, но в том, что вижу перед собой, невозможно ошибиться. Должно быть, эту красоту нарисовали сегодня, потому что мои волосы заплетены в косу, которую я сделала утром, а на лице выражение крайней сосредоточенности, ведь я зашиваю рану на руке Сальваторе. Хотя его фигура на рисунке – всего лишь тень.