Материалы для биографии А. С. Пушкина

Анненков Павел Васильевич

Несколько подробностей об этом издании покажут убедительным образом, что добродушная ветреность его не раз вредила всем его расчетам и надеждам на несомненные выгоды.

Прежде чем П.А. Плетнев и отчасти брат поэта Л.С. Пушкин приступили в 1825 году к собранию стихотворений, долженствовавших войти в новое издание, оно уже наперед и в разные времена обещано было трем лицам, именно Н.И. Г<неди>чу, Я.Н. Т<олст>ому и Н.В. Все<воложск>ому. Всех больше прав, кажется, имел последний, выдавший Пушкину еще в 1820 году 1000 руб. вперед за издание до будущих окончательных расчетов. Требования первого кандидата на издание Пушкин отстранил очень решительно в письме из Одессы от 12 января 1824 <г.>, к Б<естужеву>. «Гнедич, – говорит он в нем, – шутит со мной шутки в другом роде. Он разгласил, будто бы все новые стихи, обещанные мною Т<олсто>му, проданы уже ему, Г<неди>чу. Т<олсто>й написал мне письмо пресухое, в котором он справедливо жалуется на мое легкомыслие, отказался от издания моих стихотворений, уехал в Париж, и мне об нем нет ни слуху ни духу. Он переписывается с тобою в «Сыне отечества»; напиши ему слово обо мне, оправдай меня в его глазах, да пришли его адрес. Повторяю тебе в последний раз мои пени и просьбы и обнимаю тебя sans rancune[169]

и с благодарностью за все остальное…» Мы видим, что Я.Н. Т<олст>ому были обещаны все новые стихи; но из другого письма Пушкина к тому же лицу (Кишинев, 1823) оказывается, что в это же время настоящий покупщик, Н.В. Всеволожский, сохранял все свои права, да была еще, кроме того, отдельная подписка на них, что уже требовало двух разных изданий. Путаница еще увеличивается, когда из того же письма видим, что Т<олст>ой предлагал четвертого или пятого покупщика, князя Л<обано>ва, которому Пушкин тоже не вполне отказывает. Вот это любопытное письмо: «Милый Яков Николаевич. Приступаю тотчас к делу. Предложение князя Л<обано>ва льстит моему самолюбию, но требует с моей стороны некоторых объяснений. Я сперва хотел печатать мелкие свои сочинения по подписке, и было роздано уже 30 билетов; обстоятельства принудили меня продать свою рукопись Никите Все<воложско>му и самому отступиться от издания. Разумеется, что за розданные билеты я должен заплатать, и это первое условие. Во-вторых, признаюсь тебе, что в числе моих стихотворений иные должны быть выключены, многие переправлены, для всех должен быть сделан новый порядок, и потому мне необходимо нужно пересмотреть свою рукопись. Третье: в последние три года я написал много нового. Благодарность требует, чтоб я все переслал князю Александру, но <цензура, цензура>, милый друг! Подождем еще два, три месяца. Как знать? Может быть, к новому году мы свидимся, и тогда дело пойдет на лад. Покамест прими мои сердечные благодаренья: ты один из всех моих товарищей, минутных друзей минутной младости, вспомнил обо мне. Кстати или некстати, два года и шесть месяцев никто ни строки, ни слова:

Горишь ли ты, лампада наша, Подруга бдений и пиров? Кипишь ли ты, златая чаша, В руках веселых остряков? Все те же ль вы, друзья веселья, Друзья Киприды и стихов? Часы любви, часы похмелья По-прежнему ль летят на зов Свободы, лени и безделья? В изгнанье скучном, каждый час Горя завистливым желаньем, Я к вам лечу воспоминаньем, Воображаю, вижу вас. Вот он, приют гостеприимный, . . . . . . . . Где своенравный произвол Менял бутылки, разговоры, Рассказы, песня шалуна, И разгорались наши споры От искр и шуток, и вина. Я слышу, верные поэты, Ваш очарованный язык… Налейте мне вина кометы! Желай мне здравия, калмык!»{313}

После этого уклончивого письма в прозе и стихах обстоятельства переменились. Н.И. Г<неди>ч был отстранен от издания, Я.Н. Т<олст>ой сам отказался от него; оставался Н.В. Всеволожский и 30 подписчиков. В отношении первого Пушкин опять пиетет к Б<естужеву> из Одессы от 24 июня 1824 <г.>{314}: «Кончу дружеской комиссией. Постарайся видеть Н. Все<воложско>го, лучшего из минувших друзей моей минутной молодости. Напомни этому милому… эгоисту, что существует некто А. Пушкин, такой же эгоист и приятный стихотворец. Оный Пушкин продал ему когда-то собрание своих стихотворений за 1000 руб. ассигнациями. Ныне за ту же цену хочет у него купить их. Согласится ли Аристипп Всеволодович)? Я бы в придачу предложил ему дружбу, mats il l’a depuis longtemps, d'ailleurs cela ne fait que 1000 roubles[170]. Покажи ему мое письмо». Совсем другой тон является в письме Пушкина к брату из Кишинева от 4-го сентября 1823 г.{315} о том же предмете. Вот с какой заботливостию выражается он, когда говорит от сердца и, что называется, с глазу на глаз: «Теперь, моя радость, поговорю о себе. Явись от меня к Н. Все<воложско>му и скажи ему, чтоб он, ради Христа, погодил продавать мои стихотворения до будущего года. Если же они проданы, явись с той же просьбой к покупщику. Ветреность моя и ветреность моих товарищей наделала мне беды. Около 40 билетов розданы. Само по себе разумеется, что за них я буду должен заплатить. В послании «К Овидию» перемени таким образом:

Ты сам дивись, Назон, дивись судьбе превратной, Ты, с юных лет презрев волненья жизни ратной, Привыкнул и проч.

Кстати об стихах. То, что я читал из «Шильонского узника», – прелесть{316}. С нетерпением ожидаю успеха «Орлеанской девы»{317}. Но актеры, актеры! Пятистопные стихи без рифмы требуют совершенно новой декламации… Трагедия будет сыграна тоном «Смерти Роллы»{318}. Что сделает великолепная Семенова, окруженная так, как она окружена… Боюсь! Не забудь уведомить меня об этом и возьми от Жуковского билет для первого представления на мое имя…» Наконец, только 14 марта 1825 года пришло известие в Михайловское, где тогда жил поэт, о том, что рукопись наконец выручена, и надо видеть при этом восторг Пушкина. Вот в каком духе отвечает он брату своему: «Брат! Обнимаю тебя и падаю до ног. Обнимаю также и Александра Все<воложско>го. Перешли же мне проклятую мою рукопись и давай уничтожать, переписывать и издавать. Как жаль, что тебя со мною не будет! Дело бы пошло скорее и лучше. Дельвига жду, хоть он и не поможет: у него твой вкус, да не твой почерк. Элегии мои переписаны, потом послания, потом смесь, потом благословясь <и в цензуру>.

Душа моя! Горчицы, рому; что-нибудь в уксусе, да книг: Conversations de Byron, M'emoires de Fouch'e, «Талию», «Старину», да Sismondi (Litt'erature) да Schlegel (dramaturgic){319},

если есть у St. Florent[171] Хотел бы я также иметь новое издание: «Собрание русских стихотворений» – да дорого, 75 р. … Посмотри, однако ж.

Каченовский восстал на меня. Напиши мне, благопристоен ли тон его критик. Если нет – пришлю эпиграмму…

Тригорское 14 марта.

Достань… мои мелкие стихотворения и перешли мне скорее. Что же ты обещал мне прислать Парни?» Через четыре дня после этого письма Пушкин, получивший между тем рукопись, возвращает ее назад в Петербург уже в исправленном виде и с приложением новых стихотворений. Письмо его по этому поводу чрезвычайно оригинально и, как видно из приписки, составлено тотчас после веселой и обильной трапезы, что не мешает ему отличаться остроумием, живостию и здравомыслием: «Брат Лев, брат Пл<етне>в, третьего дня получил я мою рукопись. Сегодня отсылаю все мои новые и старые стихи. Я выстирал черное белье наскоро, а новое сшил на живую нитку. Но с вашей помощью, надеюсь, барыня-публика не прибьет меня…, как прачку. Ошибки правописания, знаки препинания, описки, бессмыслицы прошу самим исправить. У меня на то глаз не достанет. В порядке пиес держитесь также вашего благоусмотрения, только не подражайте изданию Батюшкова. Исключайте, марайте сплеча. Позволяю, прошу даже, но для сего труда возьмите себе в помощники Жуковского, не во гнев Бул<гари>ну, и Гнедича, не во гнев Гри<боедо>ву. Эпиграфа или не надо или из А. Шенье. Виньетку не худо, даже можно, даже должно, даже, ради неба, сделайте; именно: Психея, которая задумалась над цветком (кстати: что прелестнее строфы Жук<овского>: Он мнил, что вы с ним однородные…» и следующей; конца не люблю.[172]. Что, если б волшебная кисть Ф. Толстого?

Нет, слишком дорога А ужасть, как мила!..{320}

К тому же, кроме Уткина, ничей резец не достоин его карандаша. Впрочем, это все наружность. Иною прелестью пленяется…

Что сказать вам об издании? Печатайте каждую пиесу на особенном листочке, исправно, чисто, как последнее издание Жук<овского> и пожалуйста без – и без – и без[173]. Вся эта пестрота безобразна и напоминает Азию. Заглавия крупными буквами и `a la ligne[174], но каждую штуку особенно, хоть бы из четырех стихов состоящую (разве из двух, так можно `a la ligne и другую). 60 пиес? Довольно ли будет для 1-го тома?..»{321}

Книжка стихотворений вышла в 1826 <г.> действительно без типографской пестроты и без сбивки многих пьес на одном листе, но эпиграф к ней взят из Проперция, а желаемой виньетки совсем не было приложено. Таким образом, наконец разрешилось дело, продолжавшееся не менее шести лет и которое замечательно тем, что показывает в Пушкине соединение необычайной заботливости к своим выгодам с такой же точно непредусмотрительностию и растратой своего добра. В этом заключается и весь характер его.

В дополнение к этой истории одного издания, открывающей любопытные черты из самой жизни поэта, приводим еще одно письмо, которое заканчивает ее весьма живым и оригинальным образом. Мы уже видели, что собрание стихотворений 1826 года снабжено было предисловием от издателей, где об авторе говорится как о третьем, постороннем лице, но это предисловие составлено по указаниям самого Пушкина и вдобавок еще им же и исправлено. Вот что писал он брату из Михайловского в том же 1825 г.: «Получил ли ты мои стихотворения? Вот в чем должно состоять предисловие: «Многие из сих стихотворений дрянь и недостойны внимания российской публики, но как они часто бывали печатаны бог весть кем, бог знает под какими заглавиями:, с поправками наборщика и с ошибками издателя, так вот они, извольте кушать-с, хоть это-с дрянь» (сказать это помягче). 2) «Мы (сиречь издатели) должны были из полного собрания выбросить многие штуки, которые могли бы показаться темными, будучи написаны в обстоятельствах неизвестных или малозанимательных для почтеннейшей публики (российской) или могущие быть занимательными единственно некоторым частным лицам, или слишком незрелые, ибо г. Пушкин изволил печатать свои стихи в 1814 г. (т. е. 14 лет). 3) Пожалуйста, без малейшей похвалы мне. Это непристойность, и в «Бахчисарайском фонтане» я забыл заметить это Вяземскому. 4) Все это должно быть выражено романтически, без буффонства – напротив. Во всем этом по+лагаюсь на Пл<етне>ва. Если я скажу, что проза его лучше моей, ведь он не поверит. Ну, по крайней мере, столь же хороша: доволен ли он? Да перешли на всякий случай это предисловие ко мне, а я пришлю вам замечания свои…»{322} Предисловие действительно написано было в том смысле, как указал поэт наш, и первое издание его стихотворений наконец принадлежало ему одному безраздельно. К сожалению, мы имеем весьма мало сведений для истории других его изданий, а она могла бы представить много любопытного и важного в биографическом отношении.

Глава XV

Торговая сторона деятельности Пушкина и история происхождения некоторых лирических его произведений. – Пушкин как прозаик: Пушкин развил нашу книжную торговлю. – Продажа стихов Пушкина в книжной торговле. – Отвращение являться в обществе в звании поэта. – Стихи «На это скажут мне с улыбкою неверной…». – Письменные выговоры Пушкина в 1824 г. друзьям за преждевременное распространение его стихотворений и нарушение тем его денежных выгод. – Письмо к Дельвигу 1827 г. с присылкой стихотворения «Под небом голубым…» и других. – Значение стихотворений «Под небом голубым…», «Для берегов отчизны дальней…», «Заклинание» в жизни поэта. – Стихотворение Туманского «На кончину Ризнич». – Пушкин зачеркивает или действительно слабые теста произведений, или такие, которые содержанием своим слишком резко выражали задушевную его мысль. – История создания пьесы «Воспоминание» («Когда для смертного умолкнет шумный день…») как образец того, что Пушкин соединял осторожность с искренностию в своих произведениях. – Неизданное окончание стихотворения «Я вижу в праздности, в неистовых парах…». – Пушкин-прозаик. – «Мысли и замечания» его, помещенные в «Северных цветах» <на> 1828 г. – «Арап Петра Великого», задуманный в 1826, пишется в 1827 <г.> – Пушкин издает свои сочинения непоследовательно, с перескоками, затруднявшими правильную их оценку. – Появление «Полтавы», «Годунова», «Повестей Белкина», «Арапа Петра Великого». – Пушкин еще в Михайловском склоняется к роману из старых русских преданий. – С первой попытки в «Арапе» находит свой оригинальный стиль, который отражается и в «Капитанской дочке» 9 лет спустя.