Материя игры
Шрифт:
Алекс сосредоточенно вел машину по заросшей сорняками дороге. Он то и дело поглядывал на сосны по обочинам — не ползут? Угнетающую тишину вдруг прорезало шипение. Я дернулся, покосившись на радио.
— … могите! — выплюнуло оно сквозь помехи.
Мы с Алексом переглянулись.
— Что за хрень? — оторопело спросил он.
— Нам…щь! Помо… — прорывался обрывками голос — не разберешь, женский или мужской.
— Похоже на случайно пойманную радиопередачу. — Я нахмурился. — Лес, турбаза, туристы-походники. Вот это все.
— Нужна… Помогите! Мы… —
— По-моему, стало громче? — Алекс заерзал. — Источник рядом.
— Тут есть съезды с дороги?
— Впереди развилка. Одна к гаражам, другая в поля.
— Нам нужна помощь!…застряли! — явственно прозвучало из динамиков.
— Слушай, Легас, там явно какая-то группа нарвалась на неприятности. Может, их кто-то жрет, а они, не знаю… на дереве висят. Или баррикаду из бурелома построили — по кромке леса всегда бардак.
Ну все, активирован режим спасателя. Скоро кому-то неминуемо причинят добро. Но я на эти штучки так просто не поведусь.
— То есть иву ты не стал таранить, туристов на базе спасать не рванул, а к неизвестным чудищам готов, — протянул я. — Кстати, тебя не смущает, что сообщение каждый раз звучит одинаково?
— Нам нужна помощь! — наконец внятно сообщило радио. — Помогите! Мы застряли!
— Алекс, серьезно, это как-то…
— Нужно как минимум проверить, — дернул плечом Алекс и прибавил газу. — Мы же совсем рядом. Если они зовут на помощь, значит, еще люди, как мы с тобой.
Мы вынырнули из леса. Резко посветлело. Слева действительно обнаружился съезд в поле: раньше сюда собирались трактора, чтобы косить и пахать. Теперь опушка заросла кустарником пополам с борщевиком. Заросли торчали выше человеческого роста. Мы проехали еще немного и… остановились.
Метрах в трех впереди путь кончался: борщевик сомкнулся сплошной стеной. Венчики с неестественно крупными соцветиями и семенами хищно покачивались, хотя ветра не было — да и не всколыхнуть ему этих монстров. Между толстыми, как стволы рябин, стеблями светлела утоптанная земля с какими-то бугорками. Ни травинки — оно и понятно, свет сюда не проникает. И все бы ничего, но бугорки вблизи оказались трупиками птиц и мышей, обожженными и жуткими. Рядом валялась яркая женская косынка и охотничий нож с оплавленным лезвием.
Говорила же мама в детстве: не хватай борщевик руками, будешь в волдырях ходить, а то и вовсе помрешь.
— Что за… — начал Алекс осипшим голосом.
— Нам нужна помощь! — воскликнуло радио равнодушно, ясно и четко. И добавило после паузы: — И вам тоже.
И засмеялось — деревянным, искусственным смехом. Хуже бывает только в третьесортных сериалах: будто нерадивый ученый прикрутил к роботу речевой аппарат из старой жестянки. Борщевик вокруг нас задрожал, прямо-таки затрясся, и я, холодея, понял, что колышется он в такт этому смеху.
* * *
Плохая почва, сухо, холодно — нужно спать.
Хорошая почва, влажно, тепло, хорошо — можно расти и размножаться.
И так по кругу, бесконечно.
Но
В сторону того, что причиняет боль, я бросаю семена и сок. Это всегда помогало. Помогает и сейчас. Но есть и еще кое-что — голод. Это как нехватка воды и тепла, но сильнее. Хуже. Я чувствую, что рядом есть нечто, и оно движется. Несколько корешков я отправляю в это место. Что-то создает звуковые колебания. Я оплетаю это корнями и придавливаю стеблем. Как питательно. Как… вкусно. Звуковые колебания прекращаются.
Вместе с едой приходит много нового. Первыми появляется слова: «проклятый борщевик», «… мать», «косилка» и много других. Потом возникают чувства — слух, обоняние, осязание. Это странно, но полезно. Удобно. И еще это непередавамое ощущение «себя». Мне нравится быть.
А раз я существую, значит, мне нужно защититься. Беречь свое пространство. Это важно. А в него лезет все больше раздражителей. Но они вкусные, так что со временем я начинаю этому радоваться. Их можно поглощать. Мои корни, стебли, листья, все-все мои клеточки меняются, я становлюсь умнее и сильнее, и все это случается очень быстро. То, что называется людьми, попадается мне и больше не мешает.
Они вкусные. Они — питательные вещества. Мне нравится. Они также дают мне большой запас новых слов и чувств. Основное их чувство — страх. Из часто встречающихся — похоть, гнев, жестокость. Мне очень нравится то, что люди называют «черный юмор».
Уже некоторое время людей нет. И более мелких существ тоже. Я чувствую голод, но еще чувствую некие… волны. И, кажется, могу ими управлять. Не слишком хорошо, но мне хватит.
Люди должны прийти ко мне.
* * *
Сзади раздался шорох. Я обернулся и вздрогнул: за машиной сомкнулись ряды борщевика. Обратный путь отрезан.
— Валим! — заорал я. — Дави их к едрене фене, пока развернуться еще можем!
Алекс успел только переключить передачу. Борщевик резко качнулся, и в лобовое стекло, как из пращи, полетели крупные семечки. Стекло в местах попадания запенилось, зашипело и стало медленно плавиться. Это что еще за ксеноморфы, блин?! Рипли! Рипли, але, вызываем подмогу!
— Не советую, — сказал знакомый безликий голос по радио. — Вам не уйти.
— Он машину мне испортил, гад, — процедил Алекс, стиснув руль. — Сейчас развернусь и…
— Отмена! — зашикал я. — Эта дрянь и двигатель забьет, и вообще все. А нас в кислотную лужу превратит! Нужны переговоры!
— С травой? — опешил Алекс. — Ты головой стукнулся?
— Алекс, оно… он разумный! Он, блин, нас заманил, да еще и поржал над нами! Способность стебаться — разве не первый признак разумности? А мы, кстати, все еще живы.
— Я не готов болтать с растением, — буркнул Алекс, хотя ноги с педалей убрал.