Матрёшка. Перезагрузка
Шрифт:
– Нет, это слишком. – Поколебавшись, мотаю головой, – Не буду я такое говорить.
Маруська пожала плечами и уставилась в телефон.
Антон
Бизон нёсся на охотников. Тяжёлые копыта гулко вбивали его грузное тело в жухлую траву прерий. Косматая грива развевалась. Огромные рога нацелились на кучку раскрашенных индейцев. «Берегитесь, людишки, бизон растопчет ваши безволосые раскрашенные тельца. И даже стрелы и томагавки не помешают ему, Могучему королю свободных прерий!»
Ребята с визгом
– Ловите, ловите бизона! Смелые индейцы! И ты, Серебряная Роса, что стоишь, бросай томагавк, бросай. Быстрый Тигр, у тебя лук упал! Не запнись! – тётя Галя, сама в индейских перьях и бусах, направляла визжащих малышей.
Фу-у, как жарко, скорей бы меня поймали и съели. Я ору и падаю на бок, выставляя копыта вверх. «Индейцы» визжат в победном экстазе. И так каждый раз, когда мы проводим детские праздники. Это игра, но как-то уж больно кровожадно радуются детишки. Так что это в крови – загонять кого-нибудь и есть. Особенно если вас много и вы вместе
Ещё разок ору, как могут орать, в моём понимании, раненые бизоны. Галя отвлекла «индейцев» к «костру» из веточек и тихонько пнула меня, чтобы я отполз «за кулисы» – в дверь, ведущую на кухню.
Всё, работа на сегодня закончена. Сейчас меня съедят, то есть салагам вынесут «моё» мясо, на бутербродах, и охотники у костра будут продолжать свой праздник.
Маленькая девочка, только что радостно гонявшаяся за мной, дёрнула Галю за рукав.
– Подождите! Может, не будем бижончика ешть? А? Приручим и будем кататьша.
– Кататься! Кататься! – загалдели снова «индейцы», забыв про усталость, стали меня тянуть, поднимать и попытались оседлать! Ё-моё, они ж меня надвое сломают. Я бодро вскочил, сделал круг по залу и громко крикнул:
– Спасибо, добрая девочка! Я свободный бизон и убегаю в свободные прерии! Прощайте! – и выскочил на улицу, мимо удивлённых родителей, под радостные крики «индейцев».
Я думал, что удачно избежал опасности, но не тут-то было. На лесенках кафе стояли парни, и я их сбил. Кто-то повалились со ступенек.
– Чё за хрень! Урою! – услышал голос не кого-нибудь, а Легыча! Как будто он специально за мной таскается, чтобы ещё больше жизнь портить, чтобы доконать. Ну, что ему делать в детском кафе? Что? Если он сейчас поймает, мне точно не жить.
Парни почему-то молчали, оторопев. Точняк! Я же в костюме. Большая голова бизона, тяжёлая шкура с хвостом и даже копыта свисают с обеих сторон. А под шкурой для объёма огромные плечи, как у американского футболиста. Я понёсся обратно. Ага! Парни разбегались, валились в кусты, в подтаявшую чёрную грязь, орали что-то. Я тоже заорал, как бизон–победитель.
Легыч выбрался из лужи, готовый зубами разорвать мою шкуру. Я развернулся и побежал, это я умею. Привычно, как трусливый заяц, как дрожащий суслик. Только бы успеть, пока они не
С другой стороны есть выход, из кафе. Завернул за угол, вот она, маленькая дверь. Успел! Сдирал костюм и хихикал, от нервов, наверное. И мне в первый раз не было страшно. Наташа, посудомойка, наткнулась на меня:
– Ой, ты чё тут-то переодеваешься? – с сигаретой в руке вышла за дверь.
Я услышал, кто-то к ней подгрёб. Видать, один из парней Легыча:
– Э-э, вы тут быка не видели? Бегал тут один…
Я вжался в стенку. Но Наташка не подвела, хрипло хохотнула:
– Вы чё, нарики, совсем? Какой бык? Ты с дурью-то завязывай!
Дальше всё стихло, парень ушёл. Я вернулся в зал, праздник подходил к концу. Галя успокаивала родителей, которые возмущались, что какие-то парни ломились в дверь, требуя «быка». Ага, здорово, Легыча выставили. Стало ещё приятнее от его унижения. Я подождал наверняка, выглянул на улицу. На лестнице никого не было. Дети расходились, на все голоса рассказывая, как сначала загнали, а потом отпустили бизона в прерии. Галя прощалась со всеми, удивлённо шепнула мне: «Ну, ты и выдал сегодня! Молодец, хорошая импровизация получилась». Галя права: я выдал, так выдал!
Мне было легко и так весело, особенно когда вспомнил, как Легыч летел в кусты. Видела бы Низова своего «красавца». Пусть теперь отмывается, придурок. Так, веселясь, я пошёл к выходу и похолодел. Зотый, собственной персоной, помогал одеваться маленькой девочке. Вот с кем Легыч стоял на крыльце! Девочка тараторила, коверкая слова:
– Шаша, он же хороший, бижон, это бык такой, индейшы охотилишь, охотилишь, да и вшех убили А мне жалко штало. Можно ведь его приручить, да ведь? И кататьша.
Я замер. Зотый хихикал и кивал головой, застегнул пальтишко, встал с коленок, обернулся. Посмотрел на меня, на сумку. Стопудово всё просёк! Я не знал, что делать. Зотый заржал: «Бижон!», кивнул мне. Первый раз за всю жизнь. И ушёл, держа девчонку за руку. Ничего себе, Зотый – нянька? И тут до меня дошло кое-что похуже – домой лучше не возвращаться. Зотый расскажет Легычу. И всё.
– Ты не ушёл ещё? Мама ругает, что поздно тебя отпускаю. Иди, не жди. Меня Андрей встретит.
– Галь, – я замялся. – А можно, это… у тебя поживу?
Галя посмотрела удивлённо:
– Что, Антош, совсем плохо тебе? – просто так спросила, душевно, понимающе.
Я только что, один, разбил всю дворовую банду. Они щемились, падали в лужи, орали беспомощно. Но это был маленький миг, совсем крошечный проблеск удачи, а впереди меня ждало всё то же: унижение, страх, тяжесть…
Ну, заревел, и что. Подумаешь, накатило на пару секунд всего, так Галька всполошилась, забегала. Прямо, как мамка. «Антоша, пошли ко мне. Поживи – сколько хочешь!» Приятно, конечно, что есть куда уйти, спрятаться, пересидеть. Но всё время ведь не будешь прятаться. Всё равно Легыч поймает. Я отдал сумку Гале, и пошёл домой.