Матриархия
Шрифт:
Потом звуки наваливаются скопом: крики, чириканье птиц, шум ветра в листве деревьев.
Рифат не говорил с нами о взрыве, ттолько плакал по ночам украдкой. Оля пыталась его утешить, но он сказал, что ему жалость не нужна и что все в порядке.
– Рома, Рома! Как ты? Ничего не сломал?
– Оля говорит и ощупывает меня одновременно.
– Вроде ничего, - я улыбнулся через силу и тут же встал с Олиной помощью, скривился. Клен усвистел вниз, проделав в склоне округлую траншею, перестрелка стихла. Ствол увлек за собой чертову
Никогда не слышал, чтоб они разговаривали между собой, кстати. Вот, развернулись и как механические солдатики, и потопали прочь.
А я, соответственно, с облегчением смахнул со лба пот.
Но теперь мне покоя не давала бандана.
– Там что, Рифат?
– спросил я у Оли. Она нахмурилась.
– Ну это самое... Там тип какой-то был, в красной бандане.
– Мало бандан таких что ли? Ох...
– Оля приложила ладонь к животу и поморщилась.
– Опять крутит?
– спросил я, вглядываясь в ее мордашку. Кивнула.
– Бедняжка ты моя. Ладно, надо как-то спуститься.
– Ну и расфигачили мы... Блин, я так испугалась!
– Оля обняла меня и зашептала: - Больше так не делай! Понял? Ты же мог упасть.
– Мог, - подначил я.
– Полетел бы вниз, а ты - осталась бы тут...
Оля стукнула меня кулачком в плечо, костяшками.
– Э-э, - я схватился за ушибленное место.
– Больно же!
– Будешь знать у меня! Дразнится еще!
– Да идем уже, хватит, - засмеялся, когда она снова налетела на меня. А потом неожиданно для себя я притянул Олю и поцеловал в губы.
Сам не знаю, что нашло. Все это время, что мы скитаемся, не позволял себе ничего такого, хотя чувствовал, что Олину симпатию. Ну, вроде бы как у меня есть (была?) Аня. Но если бы Оля скользнула ко мне в спальник голая, тогда бы я конечно, не смог устоять. Ага, как в «Прощай, оружии». Но куда там.
У Оли еще не было менструаций. Вообще. Вот что мы узнали. Конечно, Юрец тут же вывел теорию, что Импульс подействовал на исключительно зрелых - в половом смысле - женских особей. То есть на тех, у кого регулярные месячные. Поэтому-то есть и девочки, как сегодняшняя - «ореховая» - которые поражены. И есть шестнадцатилетняя Оля, которая еще не знает «критических дней», тампонов и прокладок.
Чего только не выдумает природа.
Оля проверялась, сдала целую кучу анализов, но врачи лишь руками разводили, мол все в норме, разве что езначительная нестабильность с гормональным фоном. Короче, они нифига толком не сказали.
Может, фатум, судьба, что именно нам попалась Оля. И до сего момента я как-то и не задумывался, что же я к ней чувствую. Сейчас маловато времени, чтоб думать, серьезно.
И вот теперь мы целовались, и жадно дышали и набрасывались друг на друга. Я шарил по ней ладонями, как юнец, дорвавшийся до шлюхи, и мы стукались зубами, сбивая
Потом повалились прямо на ковер листьев.
– Я хочу тебя... хочу, - шептала она. Холодная ладонь скользнула по моему животу, выступили мурашки. Мы целовались, перекатывались по листве, стягивая на ходу куртки. Ветки трещали, покалывали ладони и оголенные плечи, но мы не обращали внимания.
– А-ах... Ромочка, ты колешься...
– Оля закатила глаза.
Еще немного и мы сольемся. Мы должны, она хочет... Хочет и больше никого не надо...
Я не знаю, что со мной произойдет, если Оля вдруг исчезнет, если... если с ней что-нибудь случится. Илюзий в отношении Ани я не питаю, в общем-то.
Языки сплетаются, и я прижимаю Олю к земле, а ее ногти впиваются в кожу на спине, там, где багровые рубцы...
Жаркое дыхание, и захватывает лихорадка, и мы сдираем друг с друга одежду и...
– Ты посмотри, - раздался хрипловатый голос.
– Во дают!
– Блин! Ты помолчать не мог? Позырили бы...
– Те лишь бы зырить!
– заржал первый голос.
– Шо, голубки? Страсть съедает?
Человек десять - все мужчины. Кто-то откровенно пялится на Олю, кто-то посмеивается. Грязные, небритые, в щетине блестят улыбки, глаза задорно горят.
«Красная бандана» тут же. Рифат без автомата, и по выражению лица не поймешь, нормально все или нет. Руки, по крайней мере, у него не связаны. Хотя «калаш»-то забрали.
Оля натянула куртку. Щеки красные, прячет взгляд. Я встал и отряхнул штаны. Улыбнулся:
– А вы ребята, кто будете?
– Он еще и вопросы спрашивает, - хмыкнул здоровяк со шрамом у виска.
– Люди, - улыбнулся в ответ Хриплый и мотнул дулом автомата.
– Мужики. Предлагаю вам пройти в нашу аудиенцию, для выяснения приватных вопросов, - он скалил чуть ли не все трицдцать два зуба.
И мне его улыбка не нравилась.
– Во шпарит!
– восхитился кто-то.
Рифат молча отводил взгляд. Потом я заметил и Юрца тоже. Лицо обескровлено, взгляд потухший.
Я даже ответить ничего не успел: по кивку главаря к нам подошел здоровяк и еще пара типов. Один схватил Олю и она пискнула.
– Эй! Аккуратнее!
– Меньше разговаривай. Дольше протянешь.
Мне заломили руки. Потом я услышал металлический звон и щелчок. Бравые хлопцы грубо обшарили меня по карманам, вытащили блокнот.
– Эге! Ты смотри, художник, что ли?
– Хриплый забрал у здоровяка блокнот и полистал, с недоверием глядя на меня. Увидел и «Дурунен», и мосты из мертвецов. Всю апокалиптику. Но больше всего их поразил вчерашний, еще свеженький рисунок: женщина, из чрева которой ползет младенец с щупальцами. Бедняжка кричит от боли, лицо искажено судорогой, щупальца с присосками и когтями на концах.
– Психопат, - пробормотал Хриплый. Снял с плеча рюкзачок и закинул блокнот туда.
– Мы в чем-то обвиняемся?
– спросил я.