Матушка Надежда и прочие невыдуманные рассказы

Ардов Михаил Викторович

– Вот.

– Вот. Дали ему год, отсидел он двенадцать месяцев и вышел досрочно...

– Айда, ребята...

– А ты чего?

– Я еще посижу. Ничто им... Башка трещит...

– Здорово!

– Ты чего?

– Я ногу сломал...

– Вот елки зеленые!

– Если бы ты ногу сломал, ты б сейчас здесь не был.

– Пошли, ребята!

– Не, честно... Я, понимаешь, ногу сломал. С воза упал. Я сейчас в отпуске. В деревне, у матери. Дочку привез в интернат. У меня жена в девятый раз с ума сошла. Она у меня у тещи, у своей матери. Девчонка все понимает, двенадцатый год... Не хочет в интернат. Я тут близко над стеклянным магазином живу. Мне

две комнаты от фабрики дали. Я сейчас в город от матери ехал, со мной кондукторша знакомая попалась. Моя первая любовь. В армию меня провожала. Плакала. Теперь замужем, двое детей. Денег с меня не взяла. Я теперь сам не свой. С воза свалился, ногу сломал...Я там в совхозе подрабатываю. Я с вилами наверх залез, а тракторист дернул. Вот до сих пор все болит. К врачу надо идти. Я у матери утром курице голову оттяпал. Суп сегодня будет. Я сам - в отпуске. Жена у меня, понимаешь, в десятый раз с ума сошла... Слушай, парень, будь друг, купи мне пачку "Прибоя"? Спасибо, друг... А может, еще по одной выпьем?.. Не хочешь? Ну, не хочешь - как хочешь...

декабрь 1970

В предбаннике

– Ну, чего? Еще разок? С веничком?

– Погоди ты... дай отдышаться... Больно горячо...

– Да разве это пар? Из трубы хера ли это за пар? Мокрый да вонючий...

– А тебе б в Раю жить, да чтоб у святых ноги не потели...

– Вот в Ульяновской губернии, там они так не парятся...

– Какая тебе Ульяновская губерния? Балда ты огуречная... В Симбирской губернии... Это теперь она Ульяновская. Область...

– У меня вон дедушка восемьдесят шесть лет, а сам еще в баню ходит. И обязательно парится...

– Это и у меня дедушка ходил. Восемьдесят девять было...

– А что? Помер?

– Год уж ему... Так тихо, спокойно умер. Только вздохнул разок, и все... А день-то был, пенсию носили... Только он умер, минут пятнадцать почтальонка пенсию несет... Я-то уж в окно вижу, она идет. Она где чай выпьет, где кофий выпьет, где ей двадцать копеек за пенсию дадут, где - что... Вот и шляется, долго не идет. И вот, гляжу, она идет, а он еще тепленький... А я его так на бочок положил. Так-то сделал, будто он спит. Она заходит. Я его за плечо подергал: "Дедушка, дедушка!" Он, будто, ничего... Говорю ей: "Может, вы без росписи выдадите?" - "Нет", - говорит. Такая вредная попалась. Ну, я еще его подергал: "Дедушка, дедушка, вставай!" Он - ничего... Я говорю: "Болеет он у нас...Может быть, дадите?" - "Нет", - говорит. Ну, что делать?

Дернул я его еще разок. "Ах, ты, - говорю, - ведь он умер..."- "Ах", - говорит. "Ну, ведь,-говорю, - он ведь только что умер". "Не могу, - говорит, - дать".
– "Ну, - говорю, - может, вас пять рублей устроит?" Пять рублей ее устроили...

– Да, как помрешь, так уж тебе ни пенсии не надо, ничего...

– А может, ему чего и надо, да ведь уж он не скажет тебе...

– Душа-то, ведь она куда-то девается... Может, не в Рай и не в Ад, а все ж куда-то...

– Или вот еще толкуют, говорят: кто был раньше - яйцо али курица?.. Так ежели она, курица, будет, она сколько тебе яиц накладет?..Или вот страус... У него яйцо - во!
– с твою голову...

– Да, природа, она есть природа...

– А вот ты мне скажи, из чего комар создался? Он тут у уха пищит, пищит, так и лезет...

– Он пищит, по-своему визжит. Своих созывает.

– Да,каждый по-своему кричит. Бык по-своему, курица по-своему, и вон петух - по-своему... Пошли, что ли?

– Погоди, дай взвеситься... Это с какой же руки тут считать? Это что же у меня - девяносто?

–

У тебя-то девяносто?

– Известное дело - бараний вес...

– А он пол-литра выпил, вот тебе и полкило весу...

– Он у нас не пьет.

– Что ж он татарин, что ли?

– Это раньше татары не пили. Теперь жрут больше русских...

– А ты чего молчишь?

– Вон у нас татарин-то...

– Вино Пророк запретил. А он почему запретил? Он туда шел, видит, люди пьют, веселятся, песни... "Вот, - думает, - хорошо. Дети мои делом заняты". А обратно он шел, смотрит: кто где - кто в озере, кто в луже, кто на голове стоит... Безобразие такое. Он и запретил...

– У нас один в улице бросил пить, как цена на водку поднялась. "Все!" - говорит. Так и не пьет.

– А! Какая цена на нее ни будь, все хватают...

– За любую цену возьмут. Нас, дураков, еще угол непочатый...

– А есть, кто по здоровью не пьет...

– Есть чудаки...

– Это со мной случай был... Мы с училища летели, с Алма-Аты. Летим - три курсанта... А там у них был пленум ЦК, ихней там компартии. Ну, летим втроем. Две бутылки коньяку тогда взяли да красного. Ребята впереди двое сели, а я сзади. А рядом со мной мужик у окошка. В костюме. Ну, взлетели... Я стюардессу - раз: "Тащи четыре стакана". А он тут сидит у окошка. Ну, я разливаю своим и ему: "Давай, мужик!" - "Нет, - говорит, - я не пью. Желудок, - говорит, - не позволяет..." - "Да брось ты, - говорю, - чем заболел, тем и вылечишься".
– "Нет", -говорит... И все... Ну, мы выпили, летим. А видимость так хорошая. Он все в окно глядит: "Ах, сколько земли пропадает..." - "Да брось ты, - говорю, - мужик! В союзе земли много..." - "Нет, - говорит, - это моя стихия".
– "Ну, - говорю, - у меня другая стихия". Наливаю опять."Ты лучше выпей". А он все: "Сколько земли пропадает".
– "Да брось ты, - говорю, - расстраиваться, мужик..." Яуж тут по плечу его хлопаю... "Давай выпьем!" Нет и все... Ну, тут мы уже обе их раздавили и красное... Ладно. Прилетаем в Москву.

Гляжу, ему - особый трап. Он шляпу надел и в "Чайку"... У меня глаза на лоб полезли... Спрашиваю стюардессу: "Кто это мужик летел?" - "А,.
– говорит, - это министр сельского хозяйства всего союза". А я его по плечу...

– Это он, может, в самолете не пьет. А так-то дома, под икорку...

– А чего? Я тоже без закуски не пью...

– Налью тебе стакан, пить не будешь?

– Не буду.

– Ну, это ты скажи тому, кто не знает Фому, а я - дядя ему.

июль 1971 г.

Витек и Юрка

Прошлое воскресенье у меня с утра трещала голова, и я решил пройтись по городу. Сначала потолкался на барахолке, ходил мимо развешанного на заборе тряпья и разного старого хлама, разложенного прямо на снегу. Потом вошел в самый базар. Не выдержал - с жадностью съел у прилавка замерзший соленый помидор и такой же ледяной огурец. Больше было тут нечего делать, и ноги понесли меня по направлению к столовой "Заря", где, как я знаю, изредка бывает пиво.

В просторном и неопрятном зале было немноголюдно. Посетители сидели строго разбившись на два лагеря - поближе к кухне те, что пришли поесть, поближе к буфету те, что пришли выпить пива или портвейну. Я купил у буфетчицы кружку и пошел к столику у окна. За ним сидел в одиночестве крепкий тридцатилетний паренек с красной физиономией и оттопыренными ушами. Одет он был почти щегольски - шерстяная рубашка и добротный синий костюм. Пиво пил важно и сосредоточенно.

– Разрешите?
– сказал я.