Маугли из Космоса
Шрифт:
«Лодка-крейсер» опускалась совершенно бесшумно. Волны голубого сияния коснулись верхушек отвалов, и те задымились, словно подожженные. Это мельчайшие крупицы пустой породы поднялись в воздух и устремились к непонятной штуковине, вращающейся точно в водовороте. Малыш вдруг вспомнил, что Костя как-то рассказывал о заграничном устройстве со смешным названием «пылесос», им подметают полы. Вращающаяся «лодка-крейсер» не просто разрушала склоны рудных отвалов, она втягивала породу в себя. Мальчику стало страшно — а вдруг этот летающий пылесос сядет на дно котловины и раздавит его как пустую яичную скорлупу? Надо было уносить ноги, пока не поздно. Подвывая от нарастающего ужаса, Малыш на четвереньках принялся выбираться наверх, покуда целы еще уступы, по которым когда-то вывозили руду.
Он
Глава 1
Радио на кухне отыграло гимн и замолкло, наполняя гулкую тишину дома шорохом эфирных помех. Аля сладко потянулась на свежей простыне, чувствуя каждую клеточку своего зрелого, даже, пожалуй, уж слишком зрелого тела. «Вековуха», — привычно подумала она о себе. Подумала без малейшей печали, как о чем-то давно отболевшем. Подружки за глаза называли ее блаженной дурой. Мужики тайком косились на ее ладные, по-деревенски крепкие икры, но связываться не рисковали. О тяжелой руке Алевтины Казаровой по поселку ходили легенды. Больше всего досаждали замужние матроны в учительской. Они не стесняясь сватали ее за физрука Владика Безуглова, самого привлекательного мужчину в Малопихтинской средней школе. Физрук поглядывал на учительницу русского языка и литературы с плотоядной откровенностью — ее тяжелой руки он не боялся, выжидал момент. Но надеждам, что Алевтина Вадимовна сама рухнет в его объятия под грузом перезрелой свободы, не суждено было оправдаться. Аля совершенно точно знала, что встретит своего единственного, настоящего на всю жизнь. Не знала только — когда.
За окном зашумело. Дождь. Осень в этом году началась рано. Еще и август не успел отлепетать желтеющей листвой, а уже поутру на лужах серебрились лучики льда, мальчишкам на радость. Близился сентябрь. Со школьной поры Аля привыкла готовиться к новому учебному году загодя. Тем более — теперь, когда стала учительницей. Почти все лето она провела в лесничестве у дяди Ильи. Помогала заготавливать корм для лосей, которые год за годом, в самые лютые зимы, приходили к человеческому жилью, зная, что найдут здесь охапки вкусного сена и защиту от рассвирепевших волков. Обходила лесные угодья, обезвреживала браконьерские капканы и следила, не оставил ли кто по ротозейству или недоброму умыслу непогашенный костер, а порой участвовала в рейдах против самих браконьеров. Но больше всего Аля любила солнечные рассветы, полные серебряной дымки над росистыми полянами, глухариного токования, протяжного трубного зова матерого вожака маральего стада. В летних заботах и трудах дни летели незаметно, и лишь по ночам она вспоминала о бабьем своем одиночестве. Вспоминала легко, без тихих слез в подушку.
Шум за окном усилился. Настоящий ливень, подумала Аля. Струи дождя стекали с крыши в сорокаведерную бочку, но к бульканью добавилось еще что-то. Чуткое ухо лесной жительницы уловило шаги. Кто-то шлепал по лужам большими ногами. Шлепал не слишком уверенно, словно пьяный. Аля не испугалась. Хотя дом ее стоял на отшибе, но чужак в поселке не мог появиться незамеченным — почти за каждым забором на цепи скучали громадные волкодавы, а из местных учительница никого не боялась. Она поднялась, накинула и поплотнее запахнула халат. Следовало выйти на крыльцо и объяснить незваному гостю, что он ошибся адресом и чтобы немедленно топал домой,
Незваный гость стоял, чуть наклонившись вперед, с него текло, длинные мокрые волосы облепили лицо. Аля оторопела. Она не узнавала ночного бродягу. Насколько позволял тусклый свет лампочки, разглядела на незнакомце мокрый ватник и галифе. При этом пришелец был бос, что не лезло ни в какие ворота. Не та нынче погода, чтобы разгуливать босиком. Даже поселковый дурачок Тузик шатался по улицам в кирзачах, которые, впрочем, не снимал и в жару. На мгновение Але стало страшно, но она взяла себя в руки. В конце концов, чужак вовсе не казался страшным. Скорее — жалким. Может, с ним что-то случилось? А даже если он по пьяному делу и забрел не туда, не выставлять же его со двора в такой ливень. «Пусть посидит в сенях, очухается, — решила Аля, — как дождь утихнет, дам ему старые отцовские сапоги и отправлю восвояси».
— Ну что вы там стоите?! — перекрикивая грохот ливня, спросила она. — Заходите в сени!
Отступила в кухню, чтобы незнакомцу было куда войти. Он качнулся вперед, ухватился темной рукой за перила крыльца, поднялся по ступеням, перешагнул порог.
— Дверь за собой прикройте! — велела хозяйка.
Ночной бродяга недоуменно оглянулся на черный, в блескучих дождевых нитях проем незапертой двери, словно не понимая, о чем речь.
— Вам русским языком говорят! — возмутилась Аля. — Дом выстудите!
Чужак убрал спутанные влажные волосы с лица, и она увидела, что оно загорело до черноты, что глаза у него светло-серые, короткий прямой нос облуплен, а полные губы обветрены.
— Ватник снимите, — распорядилась хозяйка со вздохом. — А то вы мне все половицы заслякотите… Да ступайте в дом.
Все так же молча незнакомец подчинился. Аля увидела, что под ватником у него гимнастерка — старая, какие еще в войну носили, но при этом сшитая из странного блестящего материала, цвета болотной зелени. И даже, пожалуй, не сшитая — не видно было ни единого шва. «Чудак какой-то, — растерянно подумала она. — Стиляга». Посторонилась, пропуская непонятного бродягу в кухню, и, наконец, заперла входную дверь. Когда Аля вернулась на кухню, чужак торчал посреди нее столбом и у босых, испачканных глиной ног его скопилась бурая лужа.
— Ну вот, — вздохнула хозяйка. — А я вчера убиралась… Вот что… Я сейчас нагрею воды, и вы помоетесь…
Ночной бродяга неумело улыбнулся ей и просипел раздельно, словно едва научившийся говорить ребенок:
— Спа-си-бо…
Вышло это у него так жалостливо, что у Али защемило сердце.
— Не за что, — пробурчала она. — Сами будете за собой вытирать.
Незнакомец и впрямь был как младенец. Он не понимал и не умел простейших вещей. Аля испугалась даже, что его придется мыть. Оставив все же ночного гостя одного за занавеской, где на табуретке стоял таз с мыльной горячей водой, она то и дело с необъяснимой тревогой поглядывала на теневой силуэт. Странный был это силуэт, изломанный какой-то, словно у незнакомца искривлен позвоночник. Аля поглядывала и прислушивалась. Булькала вода, звонко расплескиваясь по полу. Наконец прихотливо изгибающаяся тень на занавеске замерла, слегка накренившись вперед. Похоже, чужак закончил омовение. Аля поднялась с полотенцем и отцовским исподним в руке. Подошла, сунула за занавеску. Скомандовала учительским голосом:
— Вытирайтесь и одевайтесь.
Возникла пауза. Незнакомец будто не решался взять белье. Наконец рука гостеприимной хозяйки опустела. Аля облегченно вздохнула и пошла накрывать на стол. Мимоходом взглянула на ходики. Стрелки показывали половину двенадцатого. Поздновато для чаепития, но как еще согреть промокшего под дождем гостя? Не самогоном же его отпаивать. Незнакомец вышел из-за занавески, когда Аля расставляла чашки и блюдца. Вода в чайнике закипала с затихающим гулом. Шумел за окнами дождь. Уютно тикали ходики. Неудивительно, что Аля вздрогнула, когда белая фигура бесшумно возникла перед ней. Она подняла взгляд. Чужак стоял у стола, несмело улыбаясь — длинные, будто у девушки, волосы были рассыпаны по плечам. Он и в самом деле был весь перекошен, как случается при серьезном искривлении позвоночника.