Маугли. Худ.: Никольский, Келейников (Диафильм)
Шрифт:
– Так! – сказал Маугли. – Слова и слова! Одна болтовня! Люди – кровные братья обезьянам. Сначала он будет полоскать рот водой, потом курить, а управившись со всем этим, он начнет рассказывать. Ну и дурачье эти люди! Они не поставят никого стеречь Мессую, пока Балдео забивает им уши своими рассказами. И я становлюсь таким же лентяем!
Он встряхнулся и проскользнул обратно к хижине. Он был уже под окном, когда почувствовал, что кто-то лизнул ему ногу.
– Мать, – сказал он, узнав Волчицу, – что здесь делаешь ты?
–
– Ее связали и хотят убить. Я разрезал ремни, и она с мужем уйдет через джунгли.
– Я тоже провожу их. Я стара, но еще не совсем беззуба. – Мать Волчица стала на задние лапы и заглянула через окно в темную хижину.
Потом она бесшумно опустилась на все четыре лапы и сказала только:
– Я первая кормила тебя молоком, но Багира говорит правду: человек в конце концов уходит к человеку.
– Может быть, – сказал Маугли очень мрачно, – только я сейчас далек от этого пути. Подожди здесь, но не показывайся ей.
– Ты никогда меня не боялся, Лягушонок, – сказала Мать Волчица, отступая на шаг и пропадая в высокой траве, что она отлично умела делать.
– А теперь, – весело сказал Маугли, снова прыгнув в окно, – все собрались вокруг Балдео, и он рассказывает то, чего не было. А когда он кончит, они непременно придут сюда с Красным… с огнем и сожгут вас обоих. Как же быть?
– Мы поговорили с мужем, – сказала Мессуа. – Канхивара в тридцати милях отсюда. Если мы доберемся туда сегодня, мы останемся живы. Если нет – умрем.
– Вы останетесь живы. Ни один человек не выйдет сегодня из ворот. Но что это он делает?
Муж Мессуа, стоя на четвереньках, копал землю в углу хижины.
– Там у него деньги, – сказала Мессуа. – Больше мы ничего не можем взять с собой.
– Ах да! Это то, что переходит из рук в руки и не становится теплей. Разве оно бывает нужно и в других местах?
Муж сердито оглянулся.
– Какой он оборотень? Он просто дурак! – проворчал он. – На эти деньги я могу купить лошадь. Мы так избиты, что не уйдем далеко, а деревня погонится за нами.
– Говорю вам, что не погонится, я этого не позволю, но лошадь – это хорошо, потому что Мессуа устала.
Ее муж встал, завязывая в пояс последнюю рупию. Маугли помог Мессуе выбраться в окно, и прохладный ночной воздух оживил ее. Но джунгли при свете звезд показались ей очень темными и страшными.
– Вы знаете дорогу в Канхивару? – прошептал Маугли. Они кивнули.
– Хорошо. Помните же, что бояться нечего. И торопиться тоже не надо. Только… только в джунглях позади вас и впереди вас вы, быть может, услышите пение.
– Неужели ты думаешь, что мы посмели бы уйти ночью в джунгли, если бы не боялись, что нас сожгут? Лучше быть растерзанным зверями, чем убитым людьми, – сказал муж Мессуи.
Но
– Говорю вам, – продолжал Маугли, словно он был медведь Балу и в сотый раз твердил невнимательному волчонку древний Закон Джунглей, – говорю вам, что ни один зуб в джунглях не обнажится против вас, ни одна лапа в джунглях не поднимется на вас. Ни человек, ни зверь не остановит вас, пока вы не завидите Канхивару. Вас будут охранять. – Он быстро повернулся к Мессуе, говоря: – Муж твой не верит мне, но ты поверишь?
– Да, конечно, сын мой. Человек ли ты или волк из джунглей, но я тебе верю.
– Он испугается, когда услышит пение моего народа. А ты узнаешь и все поймешь. Ступайте же и не торопитесь, потому что спешить нет нужды: ворота заперты.
Мессуа бросилась, рыдая, к ногам Маугли, но он быстро поднял ее, весь дрожа. Тогда она повисла у него на шее, называя его всеми ласковыми именами, какие только ей вспомнились. Они пошли, направляясь к джунглям, и Мать Волчица выскочила из своей засады.
– Проводи их! – сказал Маугли. – И смотри, чтобы все джунгли знали, что их нельзя трогать. Подай голос, а я позову Багиру.
Глухой, протяжный вой раздался и замер, и Маугли увидел, как муж Мессуи вздрогнул и повернулся, готовый бежать обратно к хижине.
– Иди, иди! – ободряюще крикнул Маугли. – Я же сказал, что вы услышите песню. Она вас проводит до самой Канхивары. Это Милость Джунглей.
Мессуа подтолкнула своего мужа вперед, и тьма спустилась над ними и Волчицей, как вдруг Багира выскочила чуть ли не из-под ног Маугли.
– Мне стыдно за твоих братьев! – сказала она, мурлыча.
– Как? Разве они плохо пели для Балдео? – спросил Маугли.
– Слишком хорошо! Слишком! Они даже меня заставили забыть всякую гордость, и, клянусь сломанным замком, который освободил меня, я бегала по джунглям и пела, словно весной. Разве ты нас не слышал?
– У меня было другое дело. Спроси лучше Балдео, понравилась ли ему песня. Но где же вся четверка? Я хочу, чтобы ни один из человечьей стаи не вышел сегодня за ворота.
– Зачем же тебе четверка? – сказала Багира. Глядя на него горящими глазами, она переминалась с ноги на ногу и мурлыкала все громче. – Я могу задержать их, Маленький Брат. Это пение и люди, которые лезли на деревья, раззадорили меня. Я гналась за ними целый день – при свете солнца, в полуденную пору. Я стерегла их, как волки стерегут оленей. Я Багира, Багира, Багира! Я плясала с ними, как пляшу со своей тенью. Смотри!
И большая пантера подпрыгнула, как Котенок, и погналась за падающим листом, она била по воздуху лапами то вправо, то влево, и воздух свистел под ее ударами, потом бесшумно стала на все четыре лапы, опять подпрыгнула вверх, и опять, и опять, и ее мурлыканье и ворчанье становилось все громче и громче, как пение пара в закипающем котле.