Маяк
Шрифт:
— Пока не надо, — сказала она. — Я думаю, это заставит его запаниковать и совершить последний шаг. Если он решит сбросить Милли вниз, он сделает это, либо работая на публику, либо оттого, что испугался. — Кейт повысила голос: — Пожалуйста, прошу всех женщин вернуться в Дом. Не нужно создавать Пэджетту слишком большую аудиторию. И скажите доктору Стейвли, что он нам понадобится, если только сможет покинуть мистера Дэлглиша.
Маленькая группа рассеялась. Миссис Планкетт шла, обняв миссис Бербридж, Эмили Холкум шагала, напряженно выпрямив спину, чуть поодаль от остальных.
Но вот на насыпь взбежал
Бентон разбил стекло и принялся молотком выбивать железные прутья. Но затем, быстро спустившись с лестницы, он сказал:
— Глубоко вбиты в камень, мэм. Тут ничего не выйдет. Между прутьями пролезть вряд ли возможно — слишком узкий промежуток.
Кейт уже разделась, оставив на себе только трусики и бюстгальтер, носки и туфли. Открыв банку с вазелином, она принялась горстями черпать блестящую гущу из банки, накладывая ее толстым слоем на все тело. Бентон пришел ей на помощь. Она не сознавала, что по ее телу движутся его руки, чувствовала только, как холодные пласты жира ложатся на ее плечи, спину и бедра. И вдруг заметила, что рядом стоит Гай Стейвли. Он ничего не говорил, просто стоял, молча наблюдая за происходящим.
Не обращая на него внимания, Бентон сказал:
— Жалко, что он Милли схватил, а не вас, мэм. Мы бы в один миг протолкнули девочку в эту дырку.
— Если меня надо будет проталкивать, толкайте ради Бога! — сказала Кейт. — Я должна пролезть внутрь!
Надо было лезть ногами вперед: нельзя рисковать, нельзя свалиться головой вниз. Кейт не имела представления, как высоко от пола комнаты расположено окно, но за нижние прутья можно будет держаться. Гораздо труднее, чем она ожидала, было протискивать собственное тело наискось сквозь узкое пространство. Бентон стоял на лестнице позади Кейт, крепко держа ее за талию сильными руками, но вазелин сделал ее тело таким скользким, что применить силу оказалось практически невозможно. Кейт уперлась в его плечи и протискивалась, протискивалась… Проблем с бедрами не было, грудь тоже была достаточно мягкой, но вот плечи застряли. Она понимала, что даже вес ее висящего на окне тела не сможет их вытянуть.
— Господи, да толкайте же! — произнесла она и ощутила руки Бентона сначала у себя на голове, а потом на плечах. Боль была ужасающей, она почувствовала, как вывихнулось плечо — краткий и мучительный миг, заставивший ее вскрикнуть от боли. Но ей удалось выдохнуть: — Толкайте, это приказ. Сильнее. Сильней!
И вдруг неожиданно Кейт оказалась внутри башни. Инстинктивно она ухватилась за прут здоровой рукой и соскользнула вниз. Ее охватило необоримое желание лечь, просто рухнуть на пол и лежать без движения; левая рука была теперь бесполезна, боль в поврежденных мышцах и кровавых ссадинах почти невыносима. Но она с трудом поднялась с пола
— Моя помощь нужна? — спросил Стейвли.
Ответил ему Бентон:
— Пока нет, доктор. Но будьте рядом, пожалуйста.
Однако Стейвли обратился к Кейт:
— С вами все в порядке? Сможете подняться по лестнице?
— Должна смочь. Нет, вы не ходите. Оставьте это нам.
Бентон держал в руках ее брюки и куртку. Ему не терпелось двинуться наверх. Кейт попыталась вдеть руки в рукава куртки, но не смогла сделать это без помощи Бентона. Она сказала:
— Пошли, бросьте брюки, и так прилично.
Но услышала его спокойный голос:
— Лучше наденьте их, мэм. Возможно, вам придется произвести арест.
Он помог ей и с брюками тоже и почти нес ее на руках после первого же лестничного пролета. Восхождение на верхний этаж казалось бесконечным, полузнакомые помещения оставались незамеченными. И были бесконечные ступени, ступени, ступени… Наконец они добрались до последнего помещения. Бентон сказал:
— Слава Богу, дверь — со стороны острова. Если Пэджетт все еще там, где был, он, возможно, нас не слышал.
Они выбрались на галерею. Дневной свет почти совсем ослепил Кейт, и она на миг прислонилась к стеклу фонаря — голова кружилась от слепящего света, от яркости красок и морской синевы, от бледно-голубого неба с плывущими по нему облаками, похожими на белые клубы дыма, от многоцветья острова. Всего этого оказалось слишком много для ее глаз. Кейт заставила себя дышать спокойнее. Они не слышали ни звука. Оставалось пройти всего несколько футов, чтобы узнать, жива ли еще Милли. Но несомненно, если бы он сбросил ее вниз, они даже на этой высоте услышали бы крик ужаса от подножия башни — ведь там за происходящим следили мужчины, переставлявшие длинную лестницу.
— Я пойду первой, — сказала Кейт, и они бесшумно двинулись вперед по галерее.
Однако к этому моменту Пэджетт их уже услышал. Он по-прежнему держал Милли за руку пониже плеча, а другой рукой сам ухватился за верхний поручень, будто ему тоже грозила опасность свалиться вниз. Он устремил на Кейт сверкающий взгляд, в котором она прочла страх и ненависть, но, кроме того, и ужасающую решимость. Вся ее боль была напрочь забыта в этот момент истины. То, что она сейчас сделает, то, что скажет, будет означать жизнь или смерть для Милли. Даже то, как она обратится к Пэджетту, может оказаться неправильным решением. Важно было говорить спокойно и тихо, но на этой высоте ветер переменчив. И совершенно необходимо, чтобы Пэджетт ее услышал.
Кейт шагнула чуть ближе к Пэджетту и сказала:
— Мистер Пэджетт, нам нужно поговорить. Вы ведь не хотите убить Милли, да вам и нет необходимости это делать. Это вам не поможет. И вы будете жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Пожалуйста, послушайте, что я вам скажу.
Милли стонала. Стоны были тихие, дрожащие, изредка прерываемые тоненькими всхлипываниями, словно мяукал котенок, которому причиняют боль. И тут на Кейт излилась целая лавина слов, поток непристойной брани, яростной, грязно-похотливой, полной ненависти.